Круг замкнулся
Шрифт:
Клэр принялась читать.
Клэр многого ждала от бумаг Билла Андертона, но она и представить не могла, что они окажутся столь увлекательным чтением. Вместо кратких уклончивых записей на сухом официальном языке она обнаружила целый мир — перед ней разворачивалась целая эпоха.
На посту секретаря рабочего комитета у Билла, похоже, было куда больше обязанностей, чем просто служить голосом рабсилы. Он утешал отчаявшихся, вел политическую агитацию, разрешал споры и хранил секреты. По какому только поводу ему не писали! Коллега, мастер цеха на литейном заводе, жаловался, что его людям вычли из зарплаты время, проведенное в душе после смены (жалоба, повлекшая забастовку); убитый горем отец, испещривший убористым почерком пять страниц, заявлял, что монахини из глостерской обители мучают и держат взаперти
…беспорядки, произошедшие в Бирмингеме в четверг вечером 21 ноября 1974 г. Мы призываем членов профсоюза проявлять сдержанность и не позволять зачинщикам этих мероприятий создавать раскол в рабочих рядах. Самый положительный способ выразить наши симпатии и сочувствие — это вносить свой вклад в коллективные акции, проводимые на заводе, и не участвовать в демонстрациях, устраиваемых посторонними организациями.
Но при чем тут Мириам?
Клэр не надеялась отыскать любовные письма. Ничего столь откровенного здесь, конечно, нет: архивисты тщательно отобрали бы личные бумаги, чтобы без лишнего шума передать их Андертонам. Если она обнаружит прямое упоминание своей сестры, то скорее всего в папке, помеченной «Комитет благотворительного фонда». Билл был председателем этого комитета, а Мириам его секретаршей. Так они и познакомились. Но Клэр еще не открывала той папки, аккуратно отложив ее в сторонку, напоследок. Она твердо решила просмотреть все материалы последовательно и терпеливо.
Однако надолго Клэр не хватило. Папку благотворительного фонда она открыла второй по счету, всего через двадцать минут после начала работы.
Бумаги здесь не были сложены в хронологическом порядке. Сверху лежала толстая кипа юридических документов по делу некоего Виктора Гиббса, который был казначеем комитета и которого Билл уличил в подделке чеков и растрате средств. Согласно записям Билла, Гиббса уволили с фабрики в феврале 1975-го, хотя до суда дело так и не дошло.
Имя растратчика показалось Клэр знакомым. Разве Мириам не упомянула однажды в дневнике некоего человека по прозвищу «гнусный Гиббс»? Должно быть, это он и есть. Клэр попробовала вспомнить, что сестра рассказывала о нем в своем дневнике, но безуспешно. И почему она назвала его «гнусным»? Фальшивые чеки и растрата, разумеется, не добавляют ему привлекательности, но, возможно, тут кроется много больше? Не обижал ли он Мириам — не приставал ли к ней, — вынудив написать о себе с таким отвращением?
Затем следовали многочисленные протоколы заседаний комитета. Для Клэр они были в основном интересны лишь тем, что печатала их ее сестра. Однако ничего примечательного Клэр не обнаружила. Отметила лишь, что среди членов комитета не было ни одной женщины. В те времена женщин к таким делам не подпускали. Клэр попыталась представить, в какой атмосфере протекали эти заседания зимними вечерами, после рабочего дня. Она вообразила сигаретный дым, клубами поднимавшийся к голой 60-ваттной лампочке или к трубке дневного света. Стол, вокруг которого сидят мужчины, потные, покрытые слоем копоти после девятичасовой смены. И Мириам, которая, сидя рядом с Биллом, записывает все, что говорится, стенографическими закорючками. Комитетчики как один косятся на нее. Она была красивой. Мириам с легкостью привораживала мужчин и всегда наслаждалась своей властью над ними. Она наверняка была центром восхищенного внимания — но затаенного! Не был ли и Виктор Гиббс одним из ее невольных обожателей, неспособных отвести от нее
Следующий документ не давал ответа на этот вопрос. Но он настолько потряс Клэр, что, лишь взглянув на него, она резко отодвинулась на стуле, нарушив тишину библиотеки, и выбежала на крыльцо, где простояла несколько минут, хватая ртом воздух, не замечая дождика, капавшего ей на волосы и уже начинавшего стекать по спине тонкими ручейками.
Это было письмо Биллу Андертону от Виктора Гиббса. В письме шла речь о Мириам. Но не содержание письма потрясло Клэр. Не то, о чем в нем говорилось. Но то, как оно было отпечатано.
Клэр собралась было сделать ксерокс письма, но ксерокс ее не устраивал. Она хотела заполучить подлинник. И она украла его. Без каких-либо угрызений совести. Если письмо и принадлежало кому-нибудь по праву, то только ей. Клэр свернула листок, сунула его в сумку и вынесла из библиотеки, не вызывав ничьих подозрений. Она была уверена, что поступает правильно.
Приехав домой во второй половине дня, она разложила письмо на кухонном столе и перечла его. Вот что напечатал Виктор Гиббс, обращаясь к Биллу Андертону почти три десятка лет назад:
Дорогой брат Андертон,
Я пишу, чтобы пожаловаться на работу мисс Ньюман в должности секретаря благотворительного Комитета.
Мисс Ньюман не является хорошим секретарем. Она плохо выполняет свои обязанности.
Ей недостает внимательности. На заседаниях комитета нередко видно, как она отвлекается. Я часто думаю, что ее больше заботят не обязанности секретаря, но какие-то другие дела. Я бы не хотел здесь распространяться, какого толка эти дела.
Я не раз вносил важные замечания, высказывал много соображений, которые, по милости мисс Ньюман, остались не зафиксированными в протоколах благотворительного комитета. То же происходит и с другими членами комитета, но особенно это проявляется по отношению ко мне. По-моему, она совершенно не справляется со своими обязанностями.
Полагаю, этот вопрос требует вашего неотложного внимания, брат Андертон, а лично я предлагаю сместить мисс Ньюман с должности секретаря благотворительного комитета. Продолжит ли она работать машинисткой в отделе дизайна, это решать руководству компании. Но я также не считаю ее хорошей машинисткой.
Перечитав письмо, Клэр побежала наверх, в гостевую спальню, где в ящике письменного стола она хранила самые дорогие вещи, напоминавшие о Мириам. Отперев ящик, она достала то, чем дорожила больше всего, — письмо, которое ее родители получили в декабре 1974 года, через две недели после того, как сестра пропала, последнюю весточку о ней, — и ринулась обратно вниз. Клэр положила письмо сестры рядом с жалобой Виктора Гиббса. В нем говорилось:
Дорогие мама и папа,
Сообщаю вам, что я ушла из дома и назад не вернусь. Я встретила одного человека, и мы уехали, чтобы жить вместе, и я очень счастлива.
Я жду ребенка и, наверное, рожу его.
Пожалуйста, не пытайтесь меня разыскать.
Письмо было подписано самой Мириам — или, по крайней мере, так Клэр до сегодняшнего дня думала. Но разве Виктор Гиббс не зарекомендовал себя экспертом по подделке подписей? С этим еще предстоит разобраться, но насчет собственно писем у Клэр не было ни малейших сомнений. У обоих имелся один и тот же типографический изъян — дефектная буква «к», слегка приподнимавшаяся над строкой. Оба наверняка были отпечатаны на одной и той же машинке.
Что это значит? Что последнее письмо от Мириам — фальшивка? Или спустя две недели после исчезновения она все еще была жива и находилась рядом с Гиббсом, когда писала это письмо?
В любом случае Клэр намеревалась отыскать этого Гиббса.
1
Мунир, сосед Бенжамена, был ярым противником войны. Война еще не началась, но все вокруг говорили о ней как о неизбежности, и каждый высказывался либо за, либо против. Почти все кругом вроде были против, за исключением американцев, Тони Блэра, большинства кабинета министров, большинства депутатов парламента и партии консерваторов. Все же прочие считали эту затею гибельной и не могли понять, почему о ней говорят как о чем-то неотвратимом.