Кругами рая
Шрифт:
– в который раз декламировал и, не исключено, кричал советский школьник, почему-то теребя в руках мамину выходную шляпку. – Но Бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что против чести моей и христианской совести».
Не было сомнений, это не Гринев, а Пушкин говорил за него. Таков ли Пушкин был в жизни? Умел ли так же разговаривать с царем, с другом и недругом, с той, которую любил? А с самим собой? А со смертью?
Этот человек мог бы стать ему другом.
Мальчиком овладела сумасшедшая мысль о воскрешении Пушкина. Про грандиозные планы философа Николая Федорова
В эти, видимо, дни, опережая физический возраст, созрел и вырос в нем внутренний человек, который и руководил потом всей его жизнью.
Филология стала для Григория не выбором профессии. Скорее он искал компанию и в университет пошел как в семью, с которой долгие годы был почему-то разлучен.
Это была семья и одновременно штаб армии, в котором он должен был найти покой и служение. В каждом профессоре поначалу виделся ему отец, которого он не знал. И литература казалась делом столь же всезначимым, сколь и домашним, слово являлась сразу и материалом, и инструментом, и образом жизни. Он принялся обустраивать внутренний мир, как другие, накопив денег, покупают посуду, мебель, утратившие практическое значение вещи и оклеивают стены обоями с пейзажами, которые невесть отчего показались родными.
Восторг коммунального братства длился недолго. Скоро все получили отдельные квартиры и потеряли друг друга навсегда. Никто из бывших соседей не заглянул к нему даже во сне.
С одноклассниками он тогда же и так же легко расстался, перейдя в школу, которая была рядом с новым домом. Не то чтобы он никого из них не успел полюбить, совсем не так. Но почему-то он изначально знал, что важна только внезапная дружба, которая не нуждается в родном запахе общежития или пуде соли; она не привязана к времени и месту; она не выгладывает душу сладкой ностальгией и не заволакивает взгляд иллюзорной картиной никогда не бывшего родства. Коллективное братство и романтические привязанности не находили в нем отзыва. Он легко сходился с людьми и так же легко с ними расставался, может быть, потому, что исповедальность была ему незнакома, а значит, и возвращаться к кому-нибудь, чтобы забрать назад свое стыдное или, допустим, драгоценное признание или хотя бы проверить его сохранность, потребности у него быть не могло.
Подростком он легко шел на контакт, но между ним и друзьями всегда сохранялось некоторое расстояние, которое никто не вычислял, но все чувствовали. Григорий мог быть очень резок, но никому не приходило в голову испытать его силу. Он не матерился, а при этом сочинял лихие скабрезные куплеты, от которых у будничных сквернословов мурашки бегали как от недоступной для них дерзости. На чужую проблему Григорий отзывался охотно, однако без привычного изъявления чувств, почти молча и с гарантией дальнейшего неразглашения. Это сверстники ценили особенно.
Кстати, в той новой школе, уже со смешанными классами, училась и Дуня. Вот еще один довод в пользу того, что судьбу не следует понукать. Останься
Впрочем, и тогда встречи не было, хотя Дуня потом уверяла, что он в качестве комсомольца повязывал галстук девочке, которая стояла рядом с Дуней, и посмотрел при этом на нее, Дуню, особенным и нахально-подбадривающим взглядом. А также один раз на спортивной олимпиаде якобы поднял ее к турнику, потом танцевал с ней на новогоднем балу и, пользуясь темнотой, ослепленной зеркальными снежинками, наклонился и поцеловал в губы.
Он легко согласился, что так все и было, и даже на какой-то миг поверил, что вспомнил. Но все же это было скорее Дунино воспоминание, которое она успела вложить в его восковую, еще не окончательно затвердевшую память. Да и невозможно было ему самостоятельно запомнить это, так как весь он и мысли его были заняты в ту пору совсем другим.
Итак, сон. С одной стороны, очевидная затяжка сюжета, с другой – кто знает? Быть может, в нем уже висит чеховское ружье?
История эта представляется нам иногда натуральным детективом, в котором случайные детали незаметно цепляются друг за друга и приводят в движение механизм, работающий на катастрофу. Но с тем же основанием можно определить ее как комедию положений. Шел в комнату, попал в другую, а в той, допустим, труп. Вот и комедия, и детектив в одном флаконе. Упаси бог, конечно, чтобы труп, но ведь и не скажешь, что совсем невероятно.
А уж сколько раз каждый из нас прикидывался при жизни то тем, то другим, переодеваний сколько и связанных с этим роковых ошибок. А притворство голосов? В «Лире» Эдгар трижды изменяет голос и всякий раз достигает желаемого. Хотя там же сказано: «Чтоб видеть ход вещей на свете, не надо глаз. Смотри ушами». Да что говорить! И в жизни-то, не только в жанрах все давно смешалось.
Вот отец и сын, живя в одном городе, уже год не видятся. Вообще говоря, дело обычное. Если бы, как вы, наверное, уже и подумали, были у этой ссоры какие-нибудь финансовые причины или проблемы с недвижимостью. Ничего похожего. Тогда, может быть, крайний деспотизм или что-нибудь из Фрейда? Нет. Человек далекий от нервного стиля так называемых творческих людей и вообще счел бы повод ничтожным или даже несуществующим. Между тем оба, и отец, и сын, несомненно любя друг друга, продолжали в этой размолвке упорствовать.
Они встретятся, конечно, иначе какая история? Но странная это будет встреча, надо доложить. Наша воля, лучше бы она и вовсе не состоялась.
И отчего так происходит? Похожи друг на друга, и внутренне почти двойники, а разрыв и упорство буквально до смерти.
Вот, например, свойство иронически относиться ко всяким знакам и символам, а при этом наслаждаться тайнами и недоговоренностями снов и фантазий сын, несомненно, унаследовал от отца, и, что характерно, оба до времени не видели в этом никакого противоречия. Так старик, как уже было сказано, не верил в пророческую силу снов, но одновременно не мог понять, почему описание снов в романах считается такой уж архаикой. Сны он читал с полным простодушием, а собственным предавался и вовсе запойно, уходил в них с пятками и по утрам собирал бережно, боясь повредить связи и волнующую перистальтику. Он ценил в них скоропись ангела, радеющего за своего подопечного, подробный отчет невидимого свидетеля.