Круги ужаса(Новеллы)

Рэй Жан

Крылатое чудовище тяжело приподнялось и с трудом взлетело, рассекая туман.

— Возвращайся! Возвращайся! — воскликнул человек.

Вулкх вздрогнул, развернулся на крыле и внезапно исчез — в вечернем воздухе закружились клубы дыма.

— Возвращайся, возвращайся, красавчик!

Крохотное дрожащее облачко скользнуло в сторону одинокого человека, на мгновение окружило его голову черным ореолом и растаяло.

Щетина дрогнула и вспыхнула, словно ее ожег луч солнца.

— Стоп! — простонал человек. Вдруг вскочил и пригрозил кулаком стае куликов, которые с криком неслись высоко в небе. — Я никогда

не мог выстрелить в животных! Я никогда не мог поднять ружья, а отдача сбила бы меня с ног. Я хотел охотиться, как они, преследовать испуганное животное, загонять отчаявшуюся дичь в последнее убежище и убивать ее. Но природа отказала мне в силе! (Он в ярости задрал рукав, открыв худосочную, иссохшую руку, обтянутую бледной кожей.) Ко мне попадали лишь мертвые животные, вонючая падаль! Моими охотничьими трофеями были кишки, гидрофильная вата, чтобы набить пустое брюхо, йодоформ, которым они пропитаны, и парафин, которым они вымазаны! Я рыдал от яростного бессилия над приключенческими книгами, охотничьими рассказами, спортивными страницами газет. Мне было отказано в радости физических усилий, я считался слабаком и дебилом и не отличался красотой!

Он узловатым пальцем постучал по черепу, зазвучавшему, как деревянное полотно двери.

— Но пришла иная сила! — прорычал он. — Та, которая родила Вулкха… Та, которая родила Шиду… Шиду! (Он глянул на сверкающую гладь воды…) — Покажись, Шиду, красавица моя! Покажись!

Вода вскипела, выбросив на поверхность громадный серый кубок, наполненный тьмой.

— Погляди на меня, Шиду, красавица моя!

Два ужасающих глаза, две зловещие луны, пронзили шар двумя иллюминаторами жидкого пламени, потом с хищной медлительностью взметнулись длинные щупальца.

— Возвращайся, Шиду… на сегодня хватит, я уже не тот… тебе надо поспать.

Поверхность моря разгладилась.

Человек встал, и наступающая ночь превратила полы его пальто в громадные крылья.

— Меня зовут Хингль! Хингль! Я — воплощение ужаса, и мой ужас творит смерть! — крикнул он в пространство. Закашлялся, вдохнув шелковистый туман, и жалобно добавил: — Холодно, туман вреден для моей груди.

И длинным шагом косаря направился к границе болота, жадно жуя таблетки с привкусом камфары и йода.

Черное зеркало

Мистер Торндайк, державший публичную библиотеку на Стэпл-Инн, в тысячу первый раз вглядывался в странные дома с деревянными фасадами, которые выстроились перед его заведением.

Места за столами из черного дерева, заваленными книгами, пустовали, и он никому не мог в энный раз повторить, что обожает стиль тюдор этих строений, уцелевших после пожаров и злосчастий, которые обрушивались на Сити с XV века.

Никому…

Он грешил против истины, но единственный клиент, который рассеянно листал замусоленные лоснящиеся тома, к любителям старины, по его мнению, не относился.

Доктор Бакстер-Браун, простой квартальный врач, жил на Черч-стрит, где занимал две комнаты в одном из высоких светлых домов по соседству с Клиссольд-Парк. Он не имел ни собственной библиотеки, ни лаборатории, а незначительную клиентуру принимал в нищенской гостиной с креслами, набитыми черным конским волосом. Дважды в неделю он предпринимал долгое и скучное путешествие по городу в Холборн, чтобы провести пару часов в запыленном заведении Торндайка и удалиться с взятой напрокат за шесть пенсов книжкой.

На улице лил противный дождь, а стол безденежного посетителя располагался в самом темном углу библиотеки. Но мистер Торндайк даже не подумал о том, чтобы зажечь одну из ламп с зеленым абажуром.

Бакстер-Браун, шурша страницами, листал толстенный том «Истории Англии», которую не собирался читать. Он осторожно подсовывал под него проеденную книжным червем тоненькую брошюру в пятнах ржавчины.

В библиотеку зашла мисс Боуэс, и мистер Торндайк склонился в нижайшем поклоне. Она брала не только дорогие редкие книги, но и любила поболтать, позволяя библиотекарю хвастаться своими историческими познаниями.

— В последний раз, когда я имел честь и удовольствие видеть вас, мисс Боуэс, в моем скромном убежище, мы беседовали о Рене, который перестроил Гилдхолл после пожара 1666 года…

Бакстер-Браун встал, сунул припрятанную книженцию в карман плаща.

— Спасибо, сэр, до свидания, сэр, — сухо пробормотал букинист, кончиками пальцев беря монету, которую протянул ему посетитель в уплату за недавно изданный дешевый романчик.

Приземистый силуэт врача растворился в дожде.

— С такой практикой ему не каждый день доводится есть баранину, — едко заметил мистер Торндайк, глядя вслед посетителю и растянув губы в улыбке, возобновил любезную беседу с гостьей. — Однако следует признать, что башни, добавленные Реном к Вестминстерскому аббатству, не гармонируют с величием…

Бакстер-Браун ждал автобус на углу Холборна, смешавшись с мрачной и терпеливой публикой, чьи одежды давно пропитались водой. Он бережно прижимал к себе припухлый карман плаща, словно там лежало набитое деньгами портмоне, а не древний альманах Уоррена 1857 года, чудом избежавший кухонной печи мистера Торндайка или лап еврея Паанса, который дважды в год скупал по весу не пользующиеся спросом книги.

Бакстер-Браун вернулся домой поздно и столкнулся в вестибюле с владелицей дома, миссис Скиннер. Та недовольно фыркнула и не ответила на приветствие.

— Надо бы заплатить ей аванс, — печально пробормотал врач, карабкаясь на четвертый этаж по лестнице, покрытой вытертым до основы ковром.

Печь в его комнатах не топилась, а из газового рожка свисал лоскуток пламени, дававший скупой свет.

Бакстер-Браун положил альманах Уоррена на круглый стол с шершавой столешницей рядом с полупустой бутылкой виски и трубкой, проверил запор двери, заткнул замочную скважину бумажной пробкой и опустил зеленую хлопчатобумажную штору.

— Посмотрим, — прошептал он. — Но, прежде всего, призовем на помощь Полли.

Взял трубку, набил крупно нарезанным табаком, извлеченным из бумажного кисета, и с наслаждением раскурил ее.

— Полли, милая старушка Полли, — с грубоватой нежностью проворчал он.

Полли скрашивала его одиночество трудолюбивого человека, которого давно преследовали неудачи; прочтя полицейский романчик, он решил дать трубке женское имя и даже выгравировал на ее головке три маленьких крестика, пометив свою собственность.

— Чудесная вещь, — повторял он, вспоминая случайную удачу, когда задешево приобрел относительно дорогую трубку Честерфильд из толстого английского вереска.