Круги ужаса(Новеллы)
Шрифт:
— Эдди! Эдди! — в отчаянии закричал он.
И заметил девушку — та опасно перегнулась через хрупкие перила… Ночная вода готовилась принять ее в свои ледяные объятия.
— Дорогая… я хотел только…
Именно в этом странном месте и в более чем странных обстоятельствах произошло объяснение в любви и предложение руки и сердца.
Рыдающая Эдди Бронкс последовала за ним.
Он развел огонь в камине в гостиной, зажег все лампы, даже лунный Кантерпук, и дрожащими руками приготовил грог.
— Завтра, дорогая, я займусь брачной лицензией.
Она не слушала его,
— Что это, доктор Браун? — выдохнула она.
— Что? Но…
Она рухнула в глубокое кресло рядом с камином.
— Простите… кружится голова… сердце… Доктор, прошу вас, не курите!
Бакстер-Браун отставил в сторону стакан с грогом.
— Дорогая, я не курю!
Эдди Бронкс рывком вскочила на ноги.
— Там, в углу, человек с шлемом на голове… он прячется… я вижу его ноги под столом… они похожи на змей, — и вдруг закричала: — Он приближается! Боже правый!
Бакстер-Браун хотел ее удержать, когда она рванулась к двери, с невероятной силой оттолкнув его.
Он покачнулся, потерял равновесие и ударился головой о кресло, где она только что сидела.
А когда поднялся, услышал хлопок входной двери и бросился к окну.
Девушка бежала по пустынной улице, а когда он нагнулся, заклиная ее вернуться, различил чудовищную тень, которая бесшумно скользила вдоль поблескивающего тротуара.
Наутро из резервуара 2 водохранилища Уотер-Воркс в Камдене извлекли труп Эдди Бронкс.
Бакстер-Браун умер через год после ее трагического конца.
Последнее время его мучили приступы астмы, но он не лечился.
Литтлвуд часто навещал его, и именно он поведал о последних мгновениях жизни доктора.
— Он допустил роковую оплошность, — рассказывал аптекарь. — Хотя доктор Россендил велел ему сидеть дома и лежать в постели, он решил выйти на улицу. Лил проливной дождь, и он вернулся домой насквозь промокшим.
Я упрекнул его в небрежности и тут же уложил в постель.
— Что за безумие выходить в такую погоду, — пожурил я его, — зачем лишний риск?
— Надо было расплатиться с долгами, — загадочно ответил он.
Я измерил температуру — она подскочила до сорока, он бредил. Заговорил о непонятных вещах, в том числе о каком-то зеркале.
— Я хотел знать после стольких лет… Он обитает в нем… Он…
Слово Он произносилось с надрывом, и я приказал ему замолчать и успокоиться.
К утру доктору полегчало, температура упала. Я надеялся, что кризис миновал и он заснет.
Воспользовавшись передышкой, я решил отдохнуть и задремал в кресле.
Меня разбудили его крики.
Он сидел в кровати, задыхаясь, грудь вздымалась, как кузнечные мехи. Его окружало облако табачного дыма, хотя я знал, что он не курил.
— А, — кричал он, — вон он… конечно, он… теперь я знаю… она мне известна… Мерзавец, ты украл у меня трубку!!!
И рухнул бездыханным — жизнь его
Но в последний момент доктор сделал странный жест, словно выхватывал что-то из воздуха. Когда рука его упала, кулак сжимал вересковую трубку с головкой, помеченной тремя крестиками.
Ее не удалось извлечь из его скрюченных пальцев. Думаю, Бакстер-Брауна похоронили вместе с ней.
Конец
Вне кругов
Написано для Лулу
Вероятно, я заснул в теплой постели под желтым туманом ночника с книгой Диккенса или Ройтера в руке. Потухшая трубка, как всегда, лежала на полу. Так я ежевечерне расстаюсь с повседневной жизнью, отправляясь в недвижное путешествие сна. Я проснулся у ночного ревущего моря. В ночном пробуждении нет ничего удивительного, поскольку оно граничит с фантазией сновидений, но, обретя равновесие в пространстве и времени, я убеждаю себя:
— Все это реально.
Реальность есть только там, где ты близок к Богу. Ближе всех к нему душа покойника. Я собирался задать вопрос пескам, морене и пенному приливу вод, когда послышался знакомый голос, а из-за дюны показалась Лулу.
Малышка — она навсегда осталась ребенком в моем сердце и памяти — яростно терла глаза.
— Дадди, — сказала она, — я отлично выспалась.
Доверчиво сунула свою лапку в мою большую неловкую ладонь.
Мы повернулись спиной к пустынному морю, и наши шаги зазвенели на плитах бесконечного бульвара, тянувшегося вдоль домов с безжизненными окнами.
Лулу устремила вдаль свои чудные темные глаза.
— Дадди, мне кажется, мы оба умерли, но это ничего не меняет, не так ли?
Она проглатывала слоги, как в далеком детстве.
— Нет, — подтвердил я и с силой сжал ее руку, — это ничего не меняет.
Теперь я знал, что ее рука никогда не вырвется из моей ладони, потому что никто не мог забрать ее у меня, никто — две вечности слились в одну.
— Дадди, — попросила она, — расскажи сказку.
— Жил-был однажды, — начал я.
— Хорошо, — кивнула она, — никогда не следует начинать сказку другими словами; они красивы, как сама сказка.