Круглая Радуга
Шрифт:
– Это вообще непостижимо,– говорит Роджер Мехико,– что у них на уме, в голове не укладывается, Закон о Ведьмовании, принят 200 лет назад, это обломок из совершенно иной эпохи, тогда и мыслили по другому. И вдруг в 1944 по нему осуждают направо и налево. Нашего м-ра Эвентира,– указывает на медиума, который в другом конце комнаты болтает с Гевином Трефойлом,– могут в любой момент повязать—вломятся через окна и увезут особо опасного Эвентира в тюрьму Скрабз за-попытку-применения-заклинаний-в-целях-принуждения-покойных-особ-раскрыть-их-тогдашнее-местопребывание-и-чем-занимались-с-живими-на-тот-момент-лицами, Боже мой, докатиться до настолько идиотского грёбанного фашизма…
– Полегче, Мехико, ты опять теряешь старую добрую объективность—человеку науки это не к лицу. Это уж совсем не по-научному.
– Осёл. И ты за них. Как ты мог не почувствовать ещё на входе? Тут необъятная трясина паранойи.
– Это мой дар, кто спорит,– зная, что скажет резкость, Пират пытается сперва загладить,– но не знаю готов ли я к настолько разнообразным её проявлениям...
– А, Прентис.– И бровью не повёл. Терпимость. Ах.
– Ты бы заглянул как-нибудь, пусть доктор Грост проверит на своей ЭЭГ.
– Ладно, как только найду время,– неопределённо. И тут уже проблема безопасности, пустая болтовня пускает корабли на дно, он не может быть чересчур уверен, даже насчёт Мехико. В текущей операции слишком много кругов, внешних и внутренних. Список доверенных лиц сокращается, с продвижением, кольцо за кольцом, к центру, Инструкция Уничтожить постепенно охватывает каждый обрывок, лишнюю запись, ленту с печатной машинки.
По его прикидкам, Мехико изредка обеспечивает поддержку свежей мании Конторы, известной как операция Чёрное Крыло, своей статистикой—анализирует данные чуждой морали, например—выходя за пределы обязанностей на своём предприятии, вот как в этот вечер, Пират служит посредником между Мехико и своим со-комнатником Тэди Блотом.
Ему известно, что Блот куда-то ходит что-то снимать на микроплёнку, а потом передаёт, через Пирата, молодому Мехико. А дальше, надо полагать, в «Белое Посещение», где размещается общее агентство известное как ПРПУК, Психологические Разведывательные Проекты по Ускорению Капитуляции. Про чью капитуляцию речь, ни гу-гу.
Пират не исключает возможности сотрудничества Мехико с одной из сотен тех скользких меж-Союзнических программ наблюдения, что расплодились в Лондоне с момента расквартированию тут Американцев и нескольких эмиграционных правительств. В их среде интересоваться Германией просто неуместно. Каждый оглядывается через плечо, Свободные Французы составляют планы мести предателям в Виши, Люблинские коммунисты сводят счёты с Варшавскими теневыми министрами, Греки из ЭЛАС подсиживают роялистов, мечтатели невозвращенцы всех языков надеются волей, кулаками, молитвами восстановить королей, республики, самозванцев, анархических однодневок усохших ещё до жатвы… некоторые гибнут, жутко, безымянно, подо льдом и снегом бомбовых кратеров в Ист-Енде, до весны не докопаться, другие хронически пьяны или занаркотизированы, чтоб прожить ещё один день повтора почему-то потерь, в основном, теряют остатки своих душ, уж сколько там и было-то, всё меньше способны довериться, погрязли в нескончаемой болтологии, в ежедневной самокритике, в призывах к тотальной бдительности… но кто тут самый чуждый иностранец, по мнению Пирата, если не этот наёмник без родины, которого он видит в своём зеркале, самый жалкий из всех эмигрантов...
Ладно: допустим Они втянули Мехико в какое-то византийское упражнение, возможно, с Американцами. Может быть, с Русскими. В «Белом Посещении» предназначенном для психологической войне, найдётся по паре от чего угодно, бихевиорист слева, последователь учения Павлова справа. Пирата это не касается. Но он замечает, что с каждой переданной микроплёнкой, энтузиазм Роджера заметно нарастает. Нездоровая тенденция: у него такое ощущение будто он способствует наркотической зависимости. Он чувствует как его друга, его временного друга военного времени, используют для чего-то не очень приличного.
А что он может? Если бы Мехико захотел поговорить об этом, он бы нашёл возможность, в обход их бдительности. Его сдержанность, в отличие от Пиратовой, объясняется не механикой Операции Чёрное Крыло. Это больше похоже на стыд. Сегодня, когда Мехико брал конверт, он отворачивал лицо, глаза метались по углам комнаты, рефлекс покупателя порнухи... Зная Блота, наверное так и есть, дружеский визит молодой леди к хорошо накачанному молодому человеку, в нескольких позах—куда здоровее, чем всё заснятое на этой войне… по крайней мере, жизнь...
Вон девушка Мехико заходит в комнату. Он замечает её мгновенно, чистота вокруг неё, дым и шум отступают… так это он уже и ауру начинает различать? Она заметила Роджера и улыбнулась, огромные глаза… тёмные ресницы и никакой косметики, во всяком случае Пират не различил, волосы валиком, до плеч—ну на кой ей сдалась та зенитная батарея? Ей бы работать в столовой для рядового состава, разливать кофе по чашкам. И тут вот он, просто старый пердун и придурок, таит щемящее чувство, да просто любовь к ним обоим, которая не просит ничего, лишь бы они остались в живых, но он легко замаскирует её другими словами «забота» ну или там «привязанность»...
В 1936, Пират (она говорила «с апреля Т. С. Элиота», хоть это была более холодная пора года) полюбил жену управляющего. Тонкую, как вёрткий стебель, девушку по имени Скорпия Мосмун. Её муж Клайв, эксперт по пластмассам из Кембриджа, работал На Империал Кемиклз. У Пирата, профессионального вояки, случился год или два передышки для гражданской жизни. Как раз в ту пору и появилось у него ощущение, когда служил к востоку от Суэца, в местах типа Бахрейна, где пиво пьёшь разбавленным твоим же потом посреди неизбывной вони нефти-сырца из Мухарака, а к заходу быть в расположении—всё равно 98% заражены венерическими болезнями—палимое солнцем, замызганное подразделение для охраны шейха и нефтяных денег против любой угрозы к востоку от пролива Ла-Манш, сексуально озабоченный, дурея от укусов вшей и тепловой сыпи (мастурбировать в подобных условия утончённая пытка), постоянно на взводе—вот через это всё и просочилось к Пирату неясное подозрение, что жизнь его как-то обходит.
Невероятная чёрно-белая Скорпия подтвердила немало фантазий Пирата про Английский гламурный высший свет с шёлковыми ножками, который, как он чувствовал, для него был за семью замками. Они встретились, когда Клайв уехал в срочную служебную командировку—ну это ж надо!—в Бахрейн. Такая симметричность снимала чувство вины в Пирате, отчасти. На званых вечерах они притворялись незнакомыми, хотя она так и не научилась владеть собой, если нежданно замечала его в другом конце комнаты (где он пытался казаться таким же как все, словно не был всю жизнь наёмным работником). Ей казалось трогательным его невежество во всём—в званых вечерах, любви, деньгах—чувствовала себя великосветской и отчаянно заботилась сберечь этот момент мальчишества в его имперски вышколенном, уже устоявшемся (ему исполнилось 33) быту, в его пред-Аскетизме, эту его, как Скорпия определила, последнюю любовь—хотя сама была слишком молода, чтобы знать это, понимать, как понимал Пират, про что на самом деле поётся в песне «Танцы в темноте»...