Круглая Радуга
Шрифт:
* * * * * * *
Сегодняшний улов, чьим именем станет Владимир (или Илья, Сергей, Николай, смотря что вздумается доктору), осторожно крадётся ко входу в погреб. Эта раздолбанная дыра должна вести туда, где глубже и безопаснее. У него есть память, или рефлекс, о том как он спасался в такую же темноту от ирландского сеттера пропахшего угольным дымом, который набрасывается без предупреждения… в другой раз от своры детворы, а совсем недавно от нежданного огня и грохота, кирпичи рухнули и пришибли его левую заднюю (всё ещё приходится вылизывать). Но в эту ночь угроза выглядит по-новому: вместо жестокости систематическая вкрадчивость, с которой ему не приходилось ещё сталкиваться. В здешней жизни всё напрямую.
Накрапывает дождь, изредка шевелится ветер. Приносит какой-то непонятный ему запах, он от роду не бывал к лаборатории.
Это запах эфира, что исходит от м-ра Эдварда В. А. Пойнтсмена, ЧККХ. Лишь только пёс исчез за рухнувшей стеной, мелькнув прощально кончиком хвоста, нога доктора проваливается в разинутую белую пасть унитаза, которую, отдавшись весь охоте, он не углядел. Теперь склоняется, нескладно, выдёргивает унитаз из прилегающих обломков, бормочет проклятья всем разиням, не имея в виду себя конкретно, и хозяевам разрушенной квартиры (если их не убило взрывом) или кто там ещё не вытащил этот унитаз, который, похоже, крепко-таки вцепился...
М-р Пойнтсмен подтаскивает ногу к разбитой лестнице, бьёт слегка, чтоб не спугнуть собаку, об нижнюю половину стойки перил из морёного дуба. Унитаз в ответ дзенькает, деревяшка трясётся. Издеваетесь—ну ладно. Он садиться на ступеньки уходящие в открытое небо и пытается стащить с ноги эту хреновину. Не подаётся. Ему слышно, что невидимый пёс, постукивая когтями лап, нашёл убежище в погребе. И никак же не втиснуться в унитаз, чтоб развязать этот ёбаный ботинок...
Поправив окошечко своей вязаной лыжной шапки, чтоб удерживалась за нос, хоть и щекотно, м-р Пойнтсмен решает не поддаваться панике, встаёт и вынуждено ожидает пока восстановится циркуляция крови, обратно наполнит все миллионы своих капилляров посреди этой моросящей ночи, отрегулируется до правильного баланса—затем прихрамывая, побрякивая, бредёт обратно к машине за помощью молодого Мехико, который, как он надеется, не забыл привезти электрический фонарик...
Роджер и Джессика только что нашли его, затаившимся в конце улицы из шеренги домов. V-бомба, в чьих разрушениях он вёл охоту, срезала четыре жилища, аккурат четыре, как хирургическим скальпелем. Попахивает преждевременно угасшими дровами, пеплом промоченным дождём. Уже огородили верёвками, постовой молча опирается на дверь уцелевшего дома, после которого и начинаются развалины. Если он с доктором и перекинулись хоть словом, то сейчас ни один не подаёт вида. Джессике видны два глаза неопределённого цвета в окошечке лыжной шапке, смахивает на средневекового рыцаря в шлеме. С каким чудищем пришёл он сразиться в эту ночь за своего короля? Руина ждёт его, уходя склоном вверх, к задним стенам, в неразберихе штукатурной дранки, в бесцельных связях стропил—обломки пола, мебели, стекла, кусков штукатурки, длинные лохмы обоев, расщеплённо ломанные балки: обжитое гнездо какой-то женщины, разорёно в пух и прах, брошено на растерзание ветру и тьме. Глубже в развалинах отблеск меди кроватной стойки; вкруг неё захлестнут чей-то лифчик, довоенная белая прелесть из кружев и сатина, зацепился просто... С краткой болью, которую ей не сдержать, вся жалость сохранившаяся в её сердце летит к нему, как к маленькому зверьку, запутавшемуся и позабытому. Роджер открывает багажник машины. Двое мужчин шарят там, находят большой брезентовый мешок, флакон эфира, сеть, собачий свисток. Она знает, что ей нельзя плакать: что непонятные глаза в вязаной окошечке не станут ради её слез отыскивать Чудище с ещё большим рвением. Но эта бедная затерянная беззащитная вещица… ждёт в ночи под дождём свою владелицу, чтобы вся комната собралась снова вокруг воедино...
Ночь, полная мелкого дождя, пахнет промокшей псиной. Пойнтсмен, похоже, на минутку отлучился. «Я сошла с ума. Вместо того, чтоб в эту минуту где-нибудь обниматься с Бобром, смотреть как он раскуривает свою Трубку, я тут с этим егерем или типа того, и с этим спиритуалистом, этим статистиком или что ты вообще такое—»
– Обниматься?– Роджер вот-вот разорётся.– Обниматься?
– Мехико.– Это опять доктор, на ноге унитаз, вязаный шлем наперекосяк.
– Опаньки! Ходить не мешает? Наверняка, да… сюда, просуньте в дверь, ага, так, хорошо,– закрыв снова дверь вокруг лодыжки Пойнтсмена, Роджер привалился к бедру Джессики,– теперь тяните, со всей силы, сколько можете.
Думая молодой прохиндей и издевается сволочь, доктор подаётся назад, кряхтит, унитаз проворачивается туда-сюда. Удерживая дверь, Роджер внимательно уставился в место заглота ноги.– «Сюда бы немного вазелина, тогда бы мы—что-нибудь скользкое. Стоп! Держитесь так, Пойнстмен, есть способ…» Он уже под машиной, импульсивный молодчик, отыскивает заглушку картера, когда Пойнтсмен, наконец, в состоянии выговорить:– «Нет времени, Мехико, он убежит, он убежит».
– Точно,– опять на ногах, нашаривает фонарик в кармане.– Я напугаю его светом, а вы поджидайте с сеткой. Сможете дойти? Нехорошо, если свалитесь, или ещё что, когда он рванёт смываться.
– Ради бога,– Пойнтсмен побухивает вслед за ним в руины,– не напугайте его, Мехико, тут не сафари в Кении, он нужен нам близким к норме, насколько возможно.
К норме? К норме?
– Ясно,– откликается Роджер, сигналя ему фонариком, короткий-длинный-короткий.
– А ну посмотрим,– бормочет Джессика, на цыпочках за ними вслед.
– Давай, приятель,– уговаривает Роджер,– тут для тебя бутылочка эфира.– Открыв флакон, помахивает перед входом в погреб, потом включает свой лучик. Пёс выглядывает из старой заржавелой коляски, скачущие тени от его головы, язык болтается, на морде крайне скептическое выражение.– Так это ж м-с Насбом!– вскрикивает Роджер, точь-в-точь как это делает Фред Ален в передачах Би-Би-Си, по средам.
– А шо, ты може думал шо то Лесси?– отвечает пёс.
Роджер чувствует крепкий запах паров эфира, начинает свой осторожный спуск в погреб.– «Давай, приятель. Всё кончится скорее, чем ты думаешь. Пойнтсмен просто хочет посчитать сколько капель слюны ты накапаешь, вот и всё. Маленькая прорезь у тебя в щеке, красивая стеклянная трубочка, что тут такого страшного, а? Иногда звонок трезвонит. Романтика лаборатории, тебе понравиться».– Эфир, похоже начал на нём сказываться. Он пытается заткнуть флакон, делает шаг, нога проваливается. Расшатываясь из стороны в сторону, он хочет нащупать за что ухватиться. Крышка выскакивает из флакона и навеки в мусор на дне разбитого дома. Над головою крик Пойнтсмена:– «Губка, Мехико, вы забыли губку!»– Вниз скатывается бледный круг с коллекцией складок с припрыжкой в свете фонарика.– «Шустрый парняга»,– Роджер пытается словить двумя руками, щедро расплёскивая эфир вокруг. Наконец, он обнаруживает губку в свете своего фонарика, пёс наблюдает из коляски малость в растерянности.– «Ха!»– льёт эфир намочить губку и смыть холод с рук, пока не опустел весь флакон. Держа мокрую губку двумя пальцами, шатается в направлении собаки, подсвечивая своё лицо из-под подбородка, чтоб скорчить, как ему кажется, вампирскую рожу.– «Момент—истины!»– Он резко бросается. Пёс отпрыгивает в сторону и пулей на выход, пока Роджер валится со своей губкой в коляску распадающуюся под его весом. Расплывчато, сверху доносится вой доктора:– «Он убегает, Мехико, поспешите!»
– Иду-иду!– стискивая губку, Роджер выпутывается из младенческого транспорта, сдёргивает его с себя, как рубашку, выказывая, как ему кажется, хорошую спортивную подготовку.
– Мехико-о-о-о,– чуть не плача.
– Праааильно,– Роджер с трудом взбирается по остаткам погреба наружу опять, где он видит как доктор подкрадывается к собаке широко распахнув сеть над своей головой. Дождь упорно заливает на этот этюд. Роджер заходит с тыла для захвата животного в клещи там, где стоит упершись лапами в обломки, скаля зубы, вжимаясь в кусок задней стены, который ещё не рухнул. Джессика ждёт, чуть с любопытством, руки в карманах, курит, наблюдает.