Круглая Радуга
Шрифт:
– Эй!– Орёт постовой:– Вы! Идиоты! Подальше от той стены. Она ни на чём не держится.
– Сигаретка найдётся?– спрашивает Джессика.
– Он щас паабежит,– вскрикивает Роджер.
– Бога ради, Мехико, осторожней.– Укореняя каждый свой шаг, они движутся вверх по склону по хрупкому равновесию развалины. Это сложная система рычагов готовая рухнуть и накрыть их в любой момент. Всё ближе подбираются они к намечнной дичи, что отрывисто водит мордой глядя то на доктора, то на Роджера. Он угрожающе рычит, хвост непрестанно хлещет по тесным бокам угла, в который они его загнали.
Когда Роджер заходит с фонариком сзади, пёс, какая-то схема в нём, припоминает другой свет, что в последние несколько дней появлялся позади—свет, после которого следовал оглушительный взрыв бурлящий болью и холодом. Свет сзади явная смерть / человека с сетью наизготовку можно обойти—
– Губка!– визжит доктор, Роджер бросается на пса, который рванулся в направлении Пойнтсмена и прочь на улицу. Пойнтсмен вскрякнув вскидывает свою заунитаженную ногу, промахивается, замах разворачивает его кругом, сеть расширена, как антенна радара. Роджер, с рожей полною эфира, уже не может сдержать свой полёт—доктор завершает полный оборот вокруг своей оси, и он врезается в него, получив неслабый удар унитазом в ногу. Оба охотника валятся, сеть накрывает их сверху. Трещит перебитая балка, падают куски промокшей штукатурки. Стенка над ними, лишённая всякой опоры, колеблется.
– Убирайтесь оттуда!– орёт постовой. Но усилия парочки под сеткой лишь раскачивают стенку всё сильнее.
– Нам конец,– трясётся доктор. Роджер пытается взглянуть ему в глаза, проверить он это всерьёз или как, но в окошечке лыжной шапки только белое ухо и кайма волос.
– Давай покатимся,– предлагает Роджер. Им удаётся скатиться на пару метров ниже, пода стена валится в обратную сторону. Им удалось вернуться к Джессике не причиняя дополнительных разрушений.
– Он туда убежал, в ту улицу,– сообщает она, помогая им выпутаться из сетки.
– Ладно,– вздыхает доктор,– это не имеет значения.
– Да, но ведь только начали,– доносится от Роджера.
– Нет, нет. Достаточно.
– Но чем вы тогда замените собаку?
Они снова в пути, Роджер за рулём, Джессика между ними, унитаз вытарчивает в полуоткрытую дверь, когда пришёл ответ:– «Наверное, это знак. Должно быть, мне следует сменить направление».
Роджер искоса взглядывает на него. Молчи, Мехико. Постарайся не думать что это может означать. В любом случае, он тебе не начальник, оба подчинены Бригадному Генералу в «Белом Посещении» так что типа как бы ровня. Но иногда—Роджер взглядывает поверх тёмно-шерстяной груди Джессики на вязаную голову, оголённый нос и глаза—ему кажется, что доктору от него нужно больше, чем просто содействие или добрая воля. Доктору нужен он сам. Как кому-то хочется собаку редкой породы...
Тогда зачем он тут и помогает умыкнуть ещё одну собаку? Что за незнакомец, настолько чокнутый, сидит в нём—
– Вы возвращаетесь сегодня, доктор? Мне нужно ещё подвезти юную леди.
–Нет, останусь в городе, а вы можете отогнать машину обратно. У меня разговор к д-ру Спектро.
Сейчас они подъезжают к длинной кирпичной импровизации, Викторианское изложение того, что когда-то, давным-давно, выливалось в готические соборы—но которое, в свой черёд, родилось не из потребности взбираться посредством подгонки подвернувшихся путаниц к некоему Богу в апогее, но скорее из-за неясного сдвига цели и сомнений относительно местоположения Бога (а у некоторых даже в его существовании), из жестокой цепи осязаемых моментов и невозможности вырваться вне их, что и низвело порывы зодчих из зенита к страху, к бездарному бегству, в любом направлении, к тому, что индустриальный дым, уличные экскременты, тоннели улиц без окон, гудящий лес кожаных приводных ремней, текучие терпеливые теневые государства крыс и мух, представили как шанс на милосердие в тот год. Закопчённый кирпичный спрут известный как Госпиталь Св. Вероники Истиного Лика респираторных заболеваний и нарушения функций толстой кишки, один из обитателей которого д-р Кевин Спектро, невролог и последователь учения Павлова.
Спектро, один из семи изначальных владельцев Книги, и если вы спросите д-ра Пойнтсмена какой, он лишь презрительно поморщится. Она переходит, таинственная Книга, от одного со-владельца к другому, на еженедельной основе, так что теперь, как понял Роджер, неделя Спектро, которого могут навестить в любой час. Остальные, по Пойнтсменовским неделям, точно так же являлись в «Белое Посещение» среди ночи. Роджер слышал их взволнованный заговорщицкий шёпот в коридорах, осторожное топанье их обуви, как танцы пуантов по мрамору, что нарушают сон твой и не стихают удаляясь, голос Пойнтсмена и походка всегда выделяются из остальных. Как он прозвучит сейчас с унитазом на ноге?
Роджер и Джессика оставляют доктора у бокового входа, в котором тот растворяется, не оставляя ничего кроме дождя, что льётся со всех скатов и завитков надписи вдоль перемычки.
Они сворачивают к югу. Огоньки приборной доски в тёплом мерцании. Фары раздвигают мокрое небо. Стройная машина трепещет вдоль дорог. Джессику клонит в сон, поскрипывает кожаное сиденье. в котором она свернулась. Дворники на лобовом стекле сметают дождь ритмичными яркими дугами. Начало третьего, пора домой.
* * * * * * *
В недрах госпиталя Св. Вероники они усаживаются рядом, напротив палаты Военных Неврозов, как водится по их вечерам. Автоклав переваривает тонкий перезвяк своей порции стальных рёбрышек. Пар всплывает в сиянии лампы на гибкой шее, что временами становится нестерпимо ярким, и тогда по нему прочерчиваются их тени, с чётким контуром и, мелькнув, пропадают. Но оба лика исполнены привычной сдержанности, оттянуты вспять в аннуляцию ночи.
Из тьмы палаты, приоткрытый шкаф каталога болей, где каждая койка отдельный файл, доносятся вскрики, придушено краткие, как от холода металла. Кевину Спектро придётся раз десять за эту ночь брать свой шприц и колоть в темноте, утихомиривая Лису (это его общее имя для любого пациента—дай три круга бегом вокруг здания, ни разу не подумав о лисе, и сможешь излечить что угодно). Пойнтсмен всякий раз останется сидеть и ждать возобновления их беседы, радуясь передышке в этом полумраке, потёртый отблеск золочёных букв на книжных корешках, пахучий кофейник в осаде тараканов, зимний дождь в водосточной трубе за окном...