Круглый счастливчик

Треер Леонид Яковлевич

Заранее предвижу Ваши возражения. Человек, скажете Вы, не безропотная глина, из которой можно лепить, что угодно. И еще Вы скажете, что недостойно взрослого мужчины оправдывать собственные неудачи ссылками на плохое воспитание. Мол, каждый сам строит свою судьбу, и нечего спихивать вину на других. Вы, конечно же, приведете в качестве примера декабристов…

Что мне вам ответить? Для меня это самый больной вопрос. В какой-то степени Вы правы. Оттого, наверное, и мучаются палисадины, что видят вокруг себя немало людей, которые не ноют о несбывшемся, не рефлектируют, а действуют, живут, получают удары, ошибаются, но идут выбранной дорогой. Представляете, как тяжело, когда другие действуют, а ты мечешься со своей неудовлетворенностью! Тут остается одно утешение: я натура сложная, тонкая, отсюда, мол, и тоска, и вечные колебания. А что же Вы сделали своей повестью? Да Вы последнюю эту надежду палисадиных, их утешение разбили вдребезги. Вы ведь сложность-то их своим смехом растоптали! И никогда теперь не избавиться Палисадину от страшной мысли: может, и впрямь не было и нет в нем никакой внутренней сложности, никаких духовных исканий — ничего, кроме испуга и душевной пустоты…

Ну разве это не жестоко, Андрей Ермолаевич?

Для чего мне такая правда, от которой я перестану себя уважать? Потому и отказываюсь принять Ваше произведение! Впрочем, знаю заранее, что письмо мое Вас не переубедит, а если даже Вы в чем-то и согласитесь со мной, все равно изменить уже ничего нельзя. Повесть напечатана, дело сделано… Так что нет смысла отправлять Вам это письмо.

Прощайте.

С уважением

Александр Снегирев

Письмо пятое. ЗНАКОМОЙ

Здравствуйте, Антонина Михайловна!

Получив Ваше обиженное письмо, хотел оставить его без ответа, но потом все-таки решил объяснить Вам то, что Вы и сами могли бы понять.

Вы почему-то вообразили, что только неприятности могут быть причиной моего молчания, и принялись строить догадки, не попал ли я в беду? Не знаю, обрадую ли Вас, или огорчу, но сообщаю: я в полном порядке, как физически, так и морально. За те месяцы, что прошли после моего возвращения из отпуска, печальных событий со мной не случалось, бог миловал. Однажды, правда, травил тараканов, надышался и пару дней чувствовал себя скверно, впрочем, это — пустяки.

Что же касается отсутствия писем, то объяснить его довольно просто. Я сознательно отказался от переписки, чтобы никто из нас не питал иллюзий. Понимаю, ответ такой для Вас очень неприятен. Скорей всего, Вы порвете это письмо на клочки и возненавидите меня со всей страстью сорокалетней женщины. Не надо истерик, Антонина Михайловна! Успокойтесь, подчинитесь голосу разума, давайте вместе трезво взглянем на вещи.

Наше случайное знакомство в Кисловодске и те три недели, в течение которых мы могли общаться, направили Ваши мысли и чувства в ложном направлении. Не спорю, основания для этого у Вас имелись: мы оба одиноки, оба в том возрасте, когда пик жизни уже пройден, а впереди маячат огоньки конечной станции с грустным названием Старость. Прибывать на эту станцию в одиночку довольно боязно, потому и возникает нужда в близком человеке. Это все понятно. Но, согласитесь, именно по этой причине нам нельзя ошибаться. В нашем возрасте личные драмы могут привести к тяжелым последствиям, так что пословицу «семь раз отмерь — один раз отрежь» нарушать нам нельзя.

К нашей чести, ни Вы, ни я не являемся любителями так называемых курортных романов, и если бы случай не свел нас в экскурсионном автобусе, мы до сих пор не знали бы о существовании друг друга. Не скрою, Антонина Михайловна, Вы произвели на меня весьма приятное впечатление своей немногословностью, умением слушать. У Вас хорошая улыбка. Я не силен по части комплиментов, скажу лишь, что Ваша внешность пришлась мне по душе. Вероятно, и во мне есть нечто такое, что могло Вам понравиться. Я не болтал пошлости, не звал в ресторан, как это принято на «югах». В смысле внешности мне, конечно, хвастать нечем, впрочем, в мои годы это фактор второстепенный. Как говорится, пусть не красавец, зато и не урод. Верно? Одним словом, в условиях праздной кисловодской кутерьмы мы вполне устраивали друг друга, и я вспоминаю это время с искренним удовольствием.

Но одно дело — заполнить отпускной «вакуум», и совсем иное — заключить союз на всю оставшуюся жизнь. Вдумайтесь, Антонина Михайловна, какое требуется удачное сочетание характеров, чтобы изо дня в день, из года в год видеть рядом одного и того же человека и не испытывать при этом раздражение. Вот где зарыта собака, она же — камень преткновения!

Признаюсь, был момент, когда я взглянул на Вас как на потенциальную супругу. Я почти уверен, что Вы были бы заботливой женой и хорошей хозяйкой. По части домашнего уюта и вкусной здоровой пиши у меня сомнений нет. Но в смысле душевной близости нас с Вами ждала бы неизбежная катастрофа. Говорю это, исходя из конкретных наблюдений и фактов.

Вспомните, как Вы уговорили меня сходить на индийский фильм. Две серии я страдал от скуки, не в силах вынести эту наивную мелодраму, а Вы искренне переживали происходящее на экране и вышли из кинотеатра с красными от слез глазами. Но самое печальное, что через несколько дней ситуация повторилась с точностью до наоборот. Мы отправились смотреть новый фильм — картину необычную, тонкую, которую с первого раза и не поймешь. И что же? На сей раз был потрясен я, а Вы откровенно томились и даже позволяли себе зевать. Когда же после фильма я попытался Вам объяснить, что хотел сказать режиссер, Вы удивились, мол, почему он не сказал просто и ясно?..

Факты эти показывают, что мы с Вами, Антонина Михайловна, воспринимаем мир совершенно по-разному, мы слеплены из разного «теста». Это не значит, что Ваше «тесто» хуже моего или наоборот — было бы глупо так ставить вопрос, — но отсюда следует вывод: между нами не может быть полного взаимопонимания. Вы представьте себе такую картину. Сидим мы с Вами в качестве мужа и жены у телевизора. По первой программе должна идти, скажем, довоенная кинокомедия, а по второй, допустим, — «Очевидное — невероятное». Будь у нас совпадение духовных потребностей, никаких проблем не возникло бы. Ну а так? Вам непременно захотелось бы смотреть комедию, мне же подавай научные парадоксы. В лучшем случае мы начали бы уступать друг другу, но ведь все время уступать не будешь, когда-нибудь возникнут трения. Как говорится, слово за слово, зацепило, поехало, понесло. Начались бы обиды, потом — примирения, а через некоторое время все повторилось бы опять.

«Какие пустяки!» — воскликнете Вы. Нет, Антонина Михайловна, лично для меня это далеко не пустяки. Если хотите знать, в семейной жизни мелочей не бывает. Даже секундные эпизодики где-то откладываются, чтобы через некоторое время вынырнуть. Однажды зашли мы с Вами в кафетерий выпить черный кофе. Поднеся чашечку к губам, Вы сказали: «Какое оно горячее!» Разумеется, я сделал вид, что ничего не заметил, хотя на самом деле Ваша ошибка резанула мой слух, она была мне неприятна. Другой бы и внимания не обратил, а я мгновенно среагировал. И рад бы пропустить мимо ушей, да не получается… До сих пор помню, как мы купили журнал с кроссвордом и стали его разгадывать. На вопрос о композиторе, написавшем оперу «Кармен», Вы простодушно ответили: «Знаю! Еще пирожное такое есть…» Мне было так неловко за Вас, что я не решился поправить Вас; на всякий случай сообщаю, что фамилия композитора — Бизе, а пирожное называется «безе».

Впрочем, хватит примеров. Я привел их не с целью обидеть Вас, а чтобы убедить в том, что мы планеты разные и должны вращаться на своих орбитах. Будь Вам лет двадцать, я, возможно, согласился бы на роль профессора Хиггинса из пьесы «Пигмалион», но теперь — поздно! Да и какой из меня профессор.

Повторяю еще раз, Вы, Антонина Михайловна, человек добрый и хороший. Не сомневаюсь, Вы прекрасная закройщица, в ателье Вас любят и уважают. Но нам ведь, вступи мы в брак, не костюмы пришлось бы шить. К тому же, говоря откровенно, у меня характер очень непростой. Я часто испытываю приступы недовольства, хандры, страдаю излишней мнительностью, меня легко ранить неосторожным словом. Вы, конечно же, этих качеств во мне не увидели. Да и где там, за три недели курортной суеты, разобраться как следует в человеке. Вы ведь, наверное, решили, что я всегда приветлив, спокоен, деликатен… Другая сторона медали от Вас была скрыта. А в совместной жизни на первое место вышла бы именно она. Помню, как мы с Вами наткнулись в сквере на полудохлого котенка. Был он грязен, весь запаршивел, отчаянно мяукал, и нам обоим было жаль это несчастное существо. Но вот разница между нами: жалея животное, я тем не менее никогда бы не понес его к себе в дом — его лишаи вызывали у меня непреодолимое отвращение. Ну а Вы спокойно взяли котенка на руки и пошли с ним в санаторий, чтобы привести его в порядок в своей комнате. Поступок действительно гуманный, и я не стал Вас отговаривать. Но если бы мы были супругами и вновь повторилась бы эта ситуация, я категорически возражал бы против пребывания в нашем доме больного котенка. Вас мой отказ, бесспорно, возмутил бы, посыпались бы упреки в жесткости, на которые я реагировал бы в резкой форме, а отсюда — трещина, если не пропасть, в наших отношениях.