Крутая волна
Шрифт:
Наступило неловкое молчание, оно становилось уже тягостным, когда Вердеревский заговорил:
— Я тоже сомневаюсь, чтобы матросы вот так просто поверили в наши с вами демократические устремления. И чтобы они поверили, необходимо сделать шаги, которые нас все равно заставят сделать.
Он выдержал паузу, подчеркивая ею, что сейчас будет говорить о каких-то важных мерах, намеченных командованием. Эти меры были заранее обсуждены и взвешены командованием.
— Очевидно, надо провести отмену титулования
Опять не выдержал Терещенко:
—< Не лучше ли сразу нам начать обращаться к матросу «вашскородь Митюха Иванов»? Или «ваше сиятельство»?
Но на этот раз никто не поддержал Терещенко. Все уже начали догадываться, что уступки матросам, в сущности, незначительны, и дай бог, чтобы только ими и отделаться, удержать матросов от активных выступлений вместе с городскими бунтовщиками.
Собрание проходило на шкафуте, из всех кубриков стащили сюда банки, но их все равно не хватило — матросы лепились по надстройкам, на кожухе машинного отделения, даже на трубе. Офицеры все, кроме сбежавшего куда-то Поликарпова, сидели в переднем ряду — молчаливые, поникшие, старавшиеся не глядеть друг другу в лицо. Должно быть, они стыдились, что пришли сюда. Но таков был приказ командира.
Барон Осинский, сидевший в президиуме, тоже не поднимал глаз от стола, хотя в данный момент испытывал даже некоторое удовлетворение: он не надеялся, что его пригласят в президиум. Но кочегар Заикин, верховодивший тут, жестом указал ему на стул, и барону ничего не оставалось делать, как сесть. Это не вызвало никакой реакции, матросы продолжали галдеть, как будто и не заметили появления командира. Теперь Осинский опасался, что ему же и придется руководить этим сборищем. Но тут к столу подошел матрос Клямин и, откашлявшись, сказал:
— Ну дак чо, начнем, што ли?
— Давай, Афоня, открывай!
Матросы враз притихли, а Клямин, опять откашлявшись, сказал:
— Так што Николай говорить будет. Вы там, на трубе, не ерзайте, сукины дети, сажа сыплется. Говори, Николай.
Заикин поднялся из-за стола, одернул бушлат.
— Товарищи! Царское самодержавие свергнуто. Ну да вы это знаете, повторять не стану. А вот что дальше будет, это вам, наверное, интересно знать. Так ведь?
— Верно!
— Дуй все как есть!
— Ты давай без загадок!
Заикин поднял руку, и матросы успокоились.
— А дальше бабушка надвое сказала. Либо власть перейдет в руки трудящегося народа — и тогда конец войне, землю крестьянам, заводы рабочим, а свобода — всем. Либо власть захватят помещики и капиталисты — и тогда опять война, опять земля у помещиков, заводы у капиталистов, опять тюрьмы, виселицы, военно — полевой суд, офицерские зуботычины и линьком по заднице — в кровь, до полусмерти, до смерти.
— Не позволим!
— Не выйдет!
— Долой!..
На этот раз кричали долго, кочегар как будто и не собирался их успокаивать, и барон уже заметил, как поеживаются офицеры, и у него у самого по спине пробежал неприятный холодок.
Но вот Заикин опять поднял руку, и голоса стали постепенно утихать.
— Теперь и решайте, какой комитет нам нужен.
Кочегар сел, и на несколько минут воцарилось молчание. Слышалось только тяжелое дыхание людей, сипение пара да тихий плеск волны у борта.
Поднялся Клямин, спросил:
— Дак чо, голосовать будем? Николая бы надо перво — наперво выбрать. Он тут все верно сказал. Да ведь и мы его не один год знаем. Как?
— Давай голосуй!
— Не тяни, Афоня!
— Тогда, стало быть, давайте, — согласился Клямин и первым поднял руку. Вскинулось еще несколько рук, потом вдруг поднялся целый лес. Только офицеры, сидевшие в Первом ряду, рук не подняли, а еще ниже опустили головы. Клямин подождал немного; потом ткнул в передний ряд прокуренным пальцем и спросил у Заикина:
— А эти тоже должны али как?
— Как хотят. У нас демократия.
Осинский поднял руку, за ним нехотя, глядя все так же вниз, подняли руки офицеры.
— Теперь ясно, — сказал Клямин. — Считать будем? Нет? Ну и ладно. А потому как Заикин первый и всем нам известный, надо его всем миром в главные назначать. Как?
— Верно! — хором заорали матросы.
— И то ладно! — удовлетворенно сказал Клямин и повернулся к Заикину: — Теперь ты дуй дальше, ты уже понаторел, а мне это дело несподручное.
Клямин сел, а Заикин встал:
— Спасибо, товарищи, за доверие. Уж не обману, будьте уверены. А теперь давайте дальше. Кого еще?
— Клямина!
— Афоню!
Клямина тоже избрали быстро и единогласно. Дольше обсуждали Демина — не все его знали. Но тоже выбрали при нескольких воздержавшихся.
Барон Осинский хмуро смотрел в толпу, стараясь разглядеть в ней тех матросов, которым было поручено выдвинуть Боброва, Истомина, Же- лудько. Наконец, кто-то выкрикнул:
— Истомина!
— Которого? У нас их двое, — Комендора.
Истомин, тихий, застенчивый матрос, был мало кому известен, кроме комендоров. И наверное, он прошел бы, если бы не унтер — офицер Карев. Когда спросили, кто хорошо знает этого матроса, Карев вывернулся из-за трубы и сказал:
— Кому, как не мне, его знать, как я есть его отделенный командир. Матрос справный, непьющий, услужливый…
— Кому? — насмешливо спросили из рядов.
— Известно кому: их высокоблагородиям, то есть, как оно теперь отменено, это звание, стало быть, офицерам. И опять же шибко верующий…