Крутой мэн и железная леди
Шрифт:
Логично.
– У вас есть, кстати, деньги с собой? – забеспокоился голос в трубке.
Таких денег у нее с собой нет, но…
– Минуточку.
Алёна прикрыла ладонью трубку:
– Жанна, у вас не найдется до завтра ста долларов?
– Без проблем, – кивнула та. – А что?
– Сейчас скажу. – Это Жанне. А в трубку: – Есть.
– Как поговорите с Жанной Сергеевной, отсюда идите сразу по Рождественке по направлению к Речному вокзалу. Через несколько домов будет адресное бюро. Знаете, наверное. Стойте там на крыльце, я к вам сам подойду, понятно?
Это Игорь, сомнений больше нет.
Вот интересно, откуда он может знать, кто стрелял во Влада? Только если сам это видел. А видеть он мог, если при выстреле был во дворе.
Вопрос такой: что делал Игорь во дворе писательницы Дмитриевой и каким образом туда попал? Зачем?!
Не мог он там оказаться. У них в тот вечер оставалось еще два танца, Жанна бы его ни за что не отпустила! И как бы он туда добрался? На маршрутке? Не успеть раньше «БМВ». А машины у него нет, это точно. Алёна иногда мечтала подарить ему авто, но… бодливой корове бог рогов не дает. И спасибо ему!
Итак, это не Игорь.
А кто?
Ну, ответа на этот вопрос ждать недолго!
– Хорошо, я там буду минут через десять.
– Стойте на крыльце и ждите меня.
В трубке гудки. Алёна осторожно водрузила ее на аппарат.
– Что такое? – Глаза Жанны аж сузились от любопытства.
Сказать? Не сказать? Но она может обидеться за скрытность и не даст денег…
Может, это и к лучшему? С ума сойти – сто баксов выбросить на ерунду!
Да нет, не на ерунду. Не ты ли сама сегодня утром доказывала себе, что выстрелы во Влада – это первое звено в той цепи загадок, которая опутала тебя? Значит, нужно хотя бы это звено разомкнуть! Кроме того, можно не отдавать деньги, пока не получишь ответ. И то – если он будет того стоить…
Но что сказать Жанне? А та уже достала из сейфа серо-зеленую бумажку, протянула Алёне.
И тут зазвонил телефон.
Неужели снова он, этот?..
– Да, добрый день. Заказ на банкет? – Голос Жанны оживился, глаза засияли. – Конечно, охотно приму. Какое число, сколько человек? Наша программа вас интересует?
Алёна вынула из ее пальцев стодолларовую бумажку. Жанна рассеянно кивнула и схватила ручку. Она начала что-то быстро записывать в блокнот, а Алёна воспользовалась удобным моментом и выскользнула из кабинета. Жанна едва заметила это.
Ишь как удачно всё устроилось!
В зале гремела музыка, на сцене продолжалась репетиция. Теперь это был ча-ча-ча.
При виде Алёны Игорь споткнулся и чуть не сбил с ног Андрея. Лена взвизгнула: Андрей схватился за нее, чтобы удержаться, и едва не свалил на пол.
«Не он! – отчаянно глядя в мрачные глаза своей несостоявшейся любви, подумала Алёна. – Около адресного бюро я буду через семь-десять минут! А у него репетиция! И вряд ли успеет кончиться! И во дворе был не он! Но сто долларов за удовольствие… он рассказал кому-то о моем предложении? Или кто-то случайно слышал наш разговор? Стыдоба-а… Ладно, не впервой!»
Из дневника приема.
Расшифровка магнитофонной записи
Пациент О.
– …Когда умер отец, мне было четырнадцать. Это случилось шесть лет назад, в 98-м. Но к дефолту это не имеет отношения. Его… убили. Так можно сказать. Мама знала, кто, но мне сказала только недавно. Она во всем винит его, того человека, – в том, что случилось со мной. А при чем тут он? Со мной это вообще через два года случилось. Конечно, само собой, тот человек виноват и будет наказан, но не за тот день. А за тот день точно так же можно винить шофера автобуса, который сломался…
– Какого автобуса?
– Да рейсового автобуса! Из Доскино! У нас там был дом, не то дачный, не то деревенский, на окраине. Рядом стоял еще один домик, туда иногда приезжала пара – муж и жена. Он был журналист, а она… она была она .
– Понятно.
– Короче, дело было так. Я эту нашу дачу ненавидел и практически туда не приезжал. Но мама заболела и послала меня вечером полить там всякую хренотень, помидоры, огурцы, клубнику… Всё, короче. Я поливал, торопился успеть на последний автобус. У меня всё рассчитано было по времени, я закончил, убрал шланг, выключил насос, закрыл сарайчик, где у нас была скважина, собрал клубники полведерка и рванул на автобус. Еще мчался как пес, помню, боялся опоздать. Не опоздал, даже ждать пришлось. Потом этот «Лаз» или как его там причапал – ужас, древность, уродство, сплошной чад и гарь, место ему только на свалке! – и шофер сказал, что обратно в город не поедет, бензонасос у него полетел. Тогда народ потащился на трассу ждать последнего автобуса из Богородска, проходящего. Я тоже пошел, полчаса прождали, и того автобуса нет, кто-то сказал, мы опоздали. Что делать, думаю? Маманя там с ума сойдет. И тогда я вспомнил, что у нашей соседки, жены того журналиста, есть сотовый. Думаю, пойду и попрошу позвонить домой, маме. Вернулся на дачу и постучал к ней в калитку.
– А она там осталась ночевать?
– Ну да, я видел, как она поливала свой участок, а потом ушла в дом. Мужа ее в тот вечер не было, он вообще редко приезжал, она там одна колготилась. В основном возилась с клубникой и с цветами. У нее вообще цветы дуриком росли – ирисы и гладиолусы, я таких потом никогда в жизни не видел, каких-то фантастических оттенков, огромные… Вся деревня ходила на них смотреть. Ну вот. Я постучал в калитку – никто не выходил. Думаю, телевизор, наверное, смотрит. Я перелез через забор, подошел к крыльцу и увидел ее платье. Она в этом платье поливала свои цветы. Ничего особенного – платье обыкновенное такое, голубое в белых цветочках, старое уж, оно на ней висело, как на вешалке. Она вообще, эта соседка, раньше была такая… пухленькая, а потом вдруг – раз, и похудела. Стала шмотки эффектные носить в обтяг, ну а на даче одеваются же кто во что горазд, вот она и носила свои старые вещи. Я, помню, видел один раз из-за забора, как она, смеясь, это платье чуть ли не два раза вокруг себя обернула и мужу показала, а у него такое лицо злое стало… Ему, наверное, не нравилось, что она похудела.
– А вам?
– Что мне?
– Вам нравилось, что она похудела? Она вам вообще нравилась?
– Да, так она была ничего, улыбка веселая, она очень вежливая, со всеми на «вы», даже со мной. А впрочем, мы с ней почти и не говорили-то, здрасьте – до свидания.
– И тем не менее вы замечали, как она одевается.
– Ну, замечал. И что?
– Хорошо, дальше рассказывайте.
– Ну ладно, ладно, если правду сказать, нравилась она мне. Высокая, красивая, мне вообще очень нравятся высокие девушки. Ноги у нее были красивые, глаза, волосы… Да, я на нее часто смотрел… тихонько. Между прочим, ее моя мама не слишком-то любила, потому что отец на нее тоже… иногда смотрел. Ну, она выйдет поливать свои цветы или что-нибудь полоть – в купальнике, там фигура, ноги от ушей… ну как не смотреть? Ладно. Короче, я посмотрел на это платье и так, помню, завелся! Я до сих пор помню, как завелся… Мне тогда уже исполнилось шестнадцать, но я был совсем мальчишка: меня смерть отца как-то от всех и от всего отдалила, я стал очень угрюмый, тихий, ни о чем таком не помышлял. А тут – помню! – посмотрел на это мокрое платье – меня как ударило! Я вообще уже ни о чем не думал, толкнулся в дверь, она не заперта, вошел тихонько…
– Почему тихонько?
– Почему? Я хотел за ней подсмотреть…
– Чтобы она вас не видела?
– Ну да.
– А если бы она испугалась, если бы приняла вас за вора?
– Да я ни о чем тогда не думал, говорю. Я почему-то решил, что она телевизор смотрит. Думал, я на нее минуточку погляжу, а потом постучу. Но она не смотрела телевизор.
– А что она делала?
– Она стояла в халате около проигрывателя и меняла пластинку. Это был не магнитофон, не лазерник, а такой проигрыватель для старых пластинок с колонками. У нас дома тоже такой был, но сломался, а здесь остался. Она поставила музыку – это было танго, я потом узнал, что оно называется «Champagne splаsh», «Брызги шампанского», – и начала танцевать. Ну, не танго, конечно, а просто двигаться под музыку. Так красиво… Свет не горел, но в окно светило заходящее солнце – это же было где-то полдесятого вечера, середина июня, а ее окно выходило точно на этот поздний закат, и оно как-то было все вместе: и музыка, и солнце, и ее движения… Она танцевала, а потом начала медленно снимать халат. Я тогда слово такое знал, конечно, – «стриптиз», но никогда его не видел. А тут понял, что она не просто так раздевается, а танцует стриптиз. Она его так долго снимала, этот свой маленький халатик… я чуть не умер, потому что никак не мог понять, у нее под халатом что-то есть или нет ничего. Я шагнул немножко в сторону, вижу – она, оказывается, перед зеркалом танцует и смотрит на себя. У них стояло такое огромное зеркало, старое, в красивой раме, то есть она, рама, наверное, была красивая, но теперь как-то облупилась, облезла, а все равно это было необыкновенное зеркало. И я увидел, что у нее под халатом лифчик и трусики. Она наконец-то сняла халат, а потом начала лифчик снимать. Я думал, умру, пока она сняла его… Я уже не мог на месте стоять, совсем влез в комнату. И вдруг она меня увидела в зеркале… И замерла ко мне спиной, прижав руки к груди. А я смотрел на ее спину, на трусики, которые были такими узкими, что я видел ямочки пониже поясницы. Она смотрела на меня, а я на нее – в зеркало. Потом я подошел и встал сзади нее на колени и поцеловал эти ямочки. Тогда она так тихонько засмеялась и ко мне повернулась. И взяла меня за волосы. И ерошила их, пока я ее целовал и раздевал, и все время меня дергала за волосы…