Крутой сюжет 1993, № 1
Шрифт:
— И никогда дорогих?
— Да мы бы их и не приняли.
— Он ничего не получал?
— К нему никто и никогда не приходил. Даже посыльный. Меня удивляло: как это человек, занимающийся коммерцией, не получает писем? Он объяснял, что в городе у него есть компаньон с конторой, куда и приходит вся корреспонденция.
— Он не казался вам странным?
В это время она оглянулась по сторонам и пробормотала:
— Тут, знаете ли…
Договорить не дал отец:
— Ваше здоровье, месье Мегрэ. За ваше расследование! Как вы можете заметить, я теперь ничто, не только в области искусства, но и в собственном доме. Я не протестую. Молчу. Они, конечно, любезны, но для человека, который…
— Не приставай к комиссару со своими разговорами, папа!
— Вот видите?
— Вы не знаете, когда в последний раз ваш жилец уходил с чемоданом?
Ответила старшая, Ольга:
— В последнюю субботу перед…
Она умолкла, заколебалась.
— Перед чем?
Младшая вновь взяла разговор в свои руки.
— Не красней, Ольга. Мы всегда подтрунивали над сестрой за ее мимолетное увлечение месье Жаном. Ни возрастом, ни красотой он…
— А ты?
— Опустим это. В субботу около шести часов он ушел с чемоданом, что очень нас удивило, так как до этого брал чемодан только по понедельникам.
— По понедельникам после обеда?
— Да. Мы ожидали, что он вернется: подумали, отправился куда-то на уик-энд, и посмеялись над Ольгой, которая надулась. В котором часу он вернулся, не знаем. Обычно мы ждали, чтобы открыть ему дверь. В воскресенье утром, думая, что его комната пуста, мы как раз говорили о нем, и вдруг выходит он с болезненным видом и просит отца сделать одолжение, раздобыть бутылку спиртного. Говорит, простудился. Часть дня провел в постели. Убиравшая его комнату Ольга обратила внимание, что чемодана нет. Но, по ее словам, она заметила и другое.
— И уверена в этом.
— Возможно. Ты ведь была к нему ближе, чем мы.
— Я уверена, что костюм как-то изменился. Тоже синий, но не его, и, когда он оделся, убедилась: широк ему в плечах.
— Он ничего об этом не говорил?
— Нет. Да и мы даже не намекнули. А поскольку он пожаловался, что у него грипп, неделю безвылазно пролежал в постели.
— Он читал газеты?
— Как и мы, утреннюю и вечернюю.
— Вы ничего не заметили особенного?
— Нет. Кроме того, что он стал закрываться в комнате, если кто-нибудь стучал во входную дверь.
— Когда он начал выходить?
— Через неделю с небольшим. В последний раз он ночевал здесь в ночь с 11 на 12 марта. Это легко уточнить по календарю в его комнате: с тех пор никто не обрывал листков.
— Что мы должны делать, господин комиссар? — с беспокойством спросила мать. — Вы действительно верите, что он совершил преступление?
— Не знаю, мадам.
— Но если полиция его разыскивает…
— Вы позволите нам посмотреть его комнату?
Она была в начале коридора. Обширная, без излишеств, но опрятная, со старой навощенной мебелью и репродукциями Микеланджело на стенах. В правом углу стояла большая черная, обвязанная веревкой дорожная сумка самого обычного типа.
— Открой, Жанвье.
— Мне выйти? — спросила девушка.
Такой необходимости не было. Жанвье легко развязал простой веревочный узел. Комнату заполнил сильный запах нафталина. Вскоре на кровати уже громоздилась куча костюмов, туфель, белья.
Это был гардероб артиста, вещи разнились и по качеству, и по происхождению. На фраке и смокинге стояла метка известного лондонского портного, а еще один фрак пошит в Милане.
Были костюмы из белой ткани, наподобие тех, что носят в жарких странах. Одни отличались броскостью, другие, напротив, больше подошли бы банковскому служащему, и ко всем имелась соответствующая обувь, произведенная в Париже, Ницце, Брюсселе, Роттердаме или Берлине.
И наконец, на самом дне, отделенном листом серой бумаги, лежал клоунский наряд, в отличие от остального просто поразивший девушку.
— Он артист?
— Своего рода.
Больше ничего существенного, относящегося к постояльцу, в комнате не нашлось. Синий костюм, о котором шла речь, отсутствовал, именно в нем ушел Пеетерс-Мосс в последний раз, и, может быть, пребывал по сей день.
В выдвижных ящиках валялась всякая мелочь: портсигар, бумажник, запонки, пристегивающиеся воротнички, ключи, сломанная трубка. И ни одного клочка бумаги, ни одной записки с адресом.
— Благодарю вас, мадемуазель, вы поступили очень разумно, обратившись к нам, и я убежден, что никаких неприятностей у вас не будет. По-моему, здесь нет телефона?
— Несколько лет назад был, но…
И, понизив голос, добавила:
— Папа не сразу стал таким. Это потому, что мы не смогли его удержать. Раньше он совсем не пил. Потом встретил своих приятелей из Академии изящных искусств, которые находились в таком же положении, как и он, заимел привычку встречаться с ними в маленьком кафе на бульваре Сен-Жермен. Это его и погубило.
На верстаке в мастерской лежали различные приспособления для измерения, распиловки, шлифовки и прочей обработки деревянных заготовок, которые потом превращались в изысканные игрушки.
— Жанвье, захвати немного опилок. Это доставит Моэрсу удовольствие.
Занятно было сознавать, что поиски в этой вознесшейся так высоко квартире в доме на бульваре Пастера закончатся изъятием образцов для анализов Моэрса. На их розыск могли уйти недели, может быть, месяцы, но когда-нибудь это должно было произойти.
Пробило десять. Бутылка из-под вина опустела, и Гроссо предложил проводить «господ» к выходу, но этого ему никто не разрешил.
— Я, возможно, вернусь.
— А Пеетерс?
— Это меня удивит. Во всяком случае не думаю, что вам следует опасаться чего-либо с его стороны.
— Куда вас отвезти, патрон? — спросил Жанвье, садясь за руль автомобиля.
— На бульвар Бон-Нувель, к «Пивной у Негра». Подожди меня.
Это было одно из тех, заведений, где подавали капусту с сосисками, а по субботам и воскресеньям четыре полуголодных музыканта играли на эстраде. Мегрэ сразу же увидел две парочки, сидевшие недалеко от витрин, и отметил, что дамам заказан мятный ликер.