Крутой сюжет 1993, № 1
Шрифт:
— Малыш, ты свободен? Зайди на минутку. — И еще один бедняга отправлялся по следу.
Исчезнувший чемодан искали по всем привокзальным камерам хранения и у старьевщиков. Маленький Лапуант, может, был и неопытен, но серьезен и неспособен на глупые выдумки. Этот чемодан был там, в мастерской Стювеля, а пять часов спустя Люка его уже не нашел.
Но вот, по показаниям соседей, Стювель в тот день никуда не выходил, и никто не видел, чтобы Фернанда выходила с чемоданом или тюком.
Может быть, он избавился от него под видом какой-нибудь исполненной переплетной работы? Это тоже было проверено. Послу Аргентины для одного из документов Стювель изготовил роскошный переплет, но он был не так объемен, и посыльный унес его под мышкой.
Мартин, самый образованный сотрудник в уголовной полиции, почти неделю просидел в мастерской переплетчика, придирчиво просматривал его книги, исследуя работы, проделанные им за последние месяцы, созванивался по телефону с его клиентами.
— Это необыкновенный человек, — сделал он заключение. — Его клиентура — самая избранная, какая только может быть. Все полностью ему доверяли. Именно поэтому он выполнял заказы многих посольств.
Послы обращались к нему потому, что он слыл специалистом в области геральдики и обладал большим набором прессов для тиснения гербов, что позволяло украшать переплеты книг и документов геральдическими знаками разных стран.
— Я понимаю, шеф, вы не очень довольны. Но вот увидите, из этого обязательно что-нибудь получится.
И никогда не падающий духом, отважный Люка показал на сотни бумаг, которые он копил не унывая.
— Нашли зубы в калорифере, не так ли? И это еще не все. Кто-то послал телеграмму из Конкарно, чтобы вытянуть туда жену Стювеля. На висевшем в шкафу синем костюме обнаружены пятна человеческой крови, которые безуспешно пытались замыть. Что бы ни говорил и ни предпринимал месье Лиотард, я это дело не брошу.
В отличие от своего бригадира, который этой писаниной прямо упивался, комиссар был удручен и особого значения ей не придавал.
— О чем вы думаете, патрон?
— Ни о чем. Я в затруднении.
— Отпускать его или нет?
— Да нет, это дело судебного следователя.
— Иначе говоря, вы позволите, чтобы его выпустили?
— Не знаю. Я думаю, а не начать ли нам это дело сначала.
— Как пожелаете, — обиженно откликнулся Люка.
— Это не помешает тебе продолжать свою работу. Если мы будем мешкать и дальше, то вообще ничего больше не найдем. Всегда так: стоит только прессе заикнуться о каком-то деле, как находится масса людей, которым что-то известно, и нас захлестывает информация.
— Не успел найти этого шофера, как надо искать того, о котором говорила мадам Мегрэ.
Раскурив трубку, Мегрэ открыл дверь и не увидел ни одного инспектора. Все были в разгоне, заняты этим фламандцем.
— Вы решили окончательно?
— Думаю, что да.
Даже не зайдя в свой кабинет, он вышел из управления и сразу же остановил такси.
— Угол улиц Тюренн и Франк-Буржуа.
Слова, вертевшиеся целый день в голове, были произнесены.
Никогда прежде этот квартал не переживал такой известности. Одно за другим в газетах упоминались имена его обитателей. Стоило кому-то из торговцев или ремесленников зайти в «Гран-Тюренн» пропустить стаканчик, как их встречали полицейские, а на противоположной стороне улицы в «Вогезском табаке», славившемся своим белым вином, поджидали репортеры.
Десять, двадцать раз у них выспрашивали мнение о Стювеле-фламандце, допытывались о его образе жизни.
Поскольку определенной жертвы не выявлено, а найдены только два зуба, все выглядело не очень драматично и больше смахивало на игру.
Мегрэ вышел из машины прямо у «Гран-Тюренн». Бросив взгляд внутрь кафе и не увидев никого из управления, прошел несколько шагов и очутился перед мастерской переплетчика. Вот уже три недели ставни и дверь были закрыты. Кнопки звонка не оказалось, и он постучал, зная, что Фернанда должна быть дома.
Ее не бывало по утрам. С тех пор, как Франца арестовали, каждый день в десять часов она выходила из дома, неся три кастрюли, вставленные одна в другую и охваченные металлической оправой с ручкой наверху. Это была еда для мужа, которую она на метро доставляла в тюрьму Санте.
Мегрэ пришлось постучать еще раз, и только тогда он увидел, как женщина появилась на лестнице, соединявшей мастерскую с полуподвалом. Она узнала его, повернулась что-то сказать кому-то невидимому и лишь после этого открыла дверь.
Она была в домашних туфлях и клетчатом фартуке. Лицо без макияжа. В этой слегка оплывшей женщине никто бы не узнал особу, некогда фланировавшую по прилегающим к Севастопольскому бульвару улочкам. Она производила впечатление хорошей, трудолюбивой домашней хозяйки, в былые времена, по всей видимости, веселого нрава.
— Вы пришли проведать меня? — не без скуки спросила она.
— Вы не одни?
Она не ответила, и Мегрэ, нахмурив брови, направился к лестнице и спустился на несколько ступенек.
Ему уже сообщили, что где-то здесь появлялся Альфонси, который охотно распивал аперитив с журналистами в «Вогезском табаке», но избегал заходить в «Гран-Тюренн».
Он по-свойски расположился на кухне, где что-то скворчало на медленном огне, и, немного смутившись при появлении комиссара, иронически усмехнулся.
— Что ты тут делаешь?
— Вы же видите: как и вы, пришел навестить. На это я имею право, не так ли?
Некогда Альфонси работал в уголовной полиции, правда, не в бригаде Мегрэ. Несколько лет он подвизался в полиции нравов, где ему в конце концов дали понять, что его политические пристрастия делают его нежелательной для этой работы персоной.
Будучи невысокого роста, он, чтобы казаться выше, носил туфли на высоком каблуке, особенно, как говорили злые языки, при игре в карты. Одевался он всегда с преувеличенной роскошью, на руке — обязательный искусственный или настоящий бриллиант.
На улице Нотр-Дам-де-Лорет он открыл частное сыскное агентство, где совмещал должность хозяина и служащего. Единственным его помощником была неопределенного возраста секретарша и одновременно любовница, с которой он проводил вечера в кабаре.
Когда Мегрэ сообщили о его присутствии на улице Тюренн, комиссар поначалу решил, что экс-инспектор пытается выудить кой-какие сведения, с тем чтобы продать их затем журналистам.