Кружево дорог
Шрифт:
Злыдня, сгорбившись, ходила кругами вокруг раскидистого дерева, высоко в ветвях которого она любила спать в хорошую погоду, и безудержно ворчала.
– Врун! Путь только появится… Отравлю его. Нет, загрызу! – на миг Злыдня остановилась, наморщив лоб в раздумьях, представляя, как будет загрызать Яшку. – Не, чей-то я сама грызть его буду? Одноухому отдам!
– Три дня же всего прошло, как из леса ты его вывела. Сама говорила, – флегматично заметил сидящий у дерева лесовик Кузьма, похожий на обомшелую корягу с глазами.
– Целых! Три! Дня! – бешено выпучив глаза и сшибая ногой на каждое слово по мухомору, произнесла Злыдня.
Кузьма спокойно пожал плечами и не стал комментировать.
– Так. Сама к нему пойду. Приду и вот тогда-то он у меня попляшет. Узнает, как заставлять девушку ждать. А то ишь, я тут, понимаешь, рук не покладая из леса его вывожу, а он… Неблагодарный! – фыркнув напоследок, Злыдня решительно направилась по тропинке, ведущей в сторону окраины Темного бора.
Когда в конце тропинки обозначился уверенный просвет, чаща вздохнула, пробежав тяжелой волной по густому морю листвы и протяжно заскрипев ветками.
– Куда нацелилась, внученька? – шорох волнующейся листвы сложился в негромкий женский голос, идущий, казалось, со всех сторон.
– Э-э-э, бабуля, я тут рядом. До деревни доскочу и обратно, – насторожено ответила Злыдня, словно пойманная на «горячем».
– Помни про обещание, внученька. Будь умницей. И, прежде деревни, посмотри, какую шкурку там носят, – будто поверил голос и затих. Успокоилась чаща.
– Умницей, умницей, – потихоньку, посматривая настороженно на верхушки древесных исполинов, бормотала себе под нос Злыдня, – Не трави, не души, в болоте не топи. Что за жизнь-то? Ладно, в деревне бабушка поди не увидит, если вдруг что. Оно же всяко может получиться, когда девушку обманываешь. Может на голову что упасть. Случайно.
С такими мыслями Злыдня вышла к опушке леса и остановилась. Шибко просторненько было снаружи. Не хватала уютного лесного сумрака, проторенных звериных тропок и заросших изумрудной ряской, гиблых лишь для залетных, болот. Злыдня с тоской посмотрела на раскинутые в гордом размахе могучие ветви. Не умела она сказать деревьям с ней пойти. Бабушка, наверное, смогла бы. Но бабушка не стала бы тревожить по таким пустякам древних созданий. Хочешь – иди, деревья-то при чем?
Злыдня вздохнула и сделала первый шаг за границу тени, бросаемой кронами стоящих с краю деревьев. Боевой задор несколько утих, но упрямство с пути свернуть не давало. Лесная тропинка влилась ручейком в широкую «полноводную» дорогу, что текла своим путем вдоль леса. Злыдня деловито шагала, кончиком хвоста выписывая в воздухе замысловатые узоры. Мыслями она опять вернулась к возможным козням, которые она сотворит с Яшкой за нестойкость его слова.
«Сидит поди на лавке, пироги трескает. Как в лесу с голода помирал, так – „Пое-е-есть бы“. Теперь-то не вспоминает даже, как я там расстаралась, – катала ворчливые мысли Злыдня, упуская в них свои выкрутасы с „кормлением“ Яшки. – Зайду к нему, ка-а-к дам в лоб, чтоб пирогом подавился! И в лес спокойненько вернусь. Пусть только попробует еще раз заявиться».
Увлекшись такими яркими картинками, она не сразу услышала гомон вокруг. Так, шумит что-то. Может белки сорятся. Но настойчивый гомон сложился все же в выкрики:
– Чуда! Чуда идет!
Злыдня вернулась сознанием к реальности и увидела конечно не белок. Какие белки посреди дороги в поле? Вокруг уже собралась стайка босоногих детишек разного возраста. Они галдели наперебой, тыча в нее пальцами:
– Зеленая! Ого! Хвост! Хвост какой!
Злыдня растеряно заозиралась. Как-то привыкла уже в Темном бору авторитет свой чувствовать. Волки дорогу уступали. Медведь, конечно, нет, но и чудой не обзывался.
И тут ее схватили за хвост.
Злыдня одним стремительным движением, с яростным взвизгом, развернулась, готовая хлестнуть когтями и дико щеря острые зубы. Детвора тотчас притихла и в сжавшемся испуге подалась назад.
На земле сидел карапуз, ухватив маленькими ручками хвост Злыдни чуть ниже кисточки и завороженно, широко открытыми в удивлении глазами, глядел, как кончик хвоста в раздражении дергается в разные стороны.
Злыдня сама замерла. Скосила глаза на занесенную для удара руку с нацеленными когтями. Медленно опустила, чувствуя, как наползает на лицо виноватая гримаса. Стало неловко. Смотри-ка ты, сильная, чуть детенышей бестолковых не порвала.
Она заставила кисточку хвоста замереть. Затем резко дернула влево, вправо. На мордашке карапуза начала солнечным лучиком рождаться улыбка. Кончик хвоста описал круг, восьмерку и, замерев опять ненадолго, слегка мазанул по носу-пуговке. Карапуз зашелся в заливистом смехе, отпустив хвост и восторженно хлопая в ладошки.
Дети вокруг тоже отмерли и опять подвинулись к уже расслабившейся Злыдне.
– А можно тоже потрогать? А сделай еще раз так! Вот это хвостище!! – раздавалось со всех сторон.
Злыдня аж раздулась от гордого удовольствия. В лесу-то, почитай, у всех хвосты. Никого не удивишь. А тут такое внимание привалило! Она вертелась, красуясь, в разные стороны. Выписывала кренделя своим замечательным хвостом. Щекотала его мелькающим кончиком всех поочередно. Детвора весело визжала. Самые маленькие устроили охоту за ловко мелькающей кисточкой.
Наконец детишки слегка притомились. Одна из девочек постарше сказала:
– Если ты в деревню к нам идешь, тебе так нельзя. Надо платьишко одеть.
Тут Злыдня осмотрела себя и вспомнила, наконец, слова бабушки о шкурке.
– Так. И где мне его взять? – озадаченно сказала Злыдня.
– Мы тебе принесем. В травке пока спрячься, – сказала за всех, поднявшая вопрос о платье, девочка. И убежали всей звонкой ватагой.
Осталась Злыдня одна. Завалилась в высокую траву. Начала в небо смотреть. Хорошо было внутри. Мысли вредные разбежались и не получалось к ним вернуться. Вот вроде бы и надо позлиться, прямо хочется, а не получается. Всю злость возня ребячья разогнала. И бабушка говорила, что доброй не сложно быть. М-да.
Пока в синеву бездонную залипала, вернулась старшая девчушка. Одна. Платье принесла. Длинное, до земли. И косыночку. Одела Злыдня обнову, подол одернула. Косынку повязала. Если хвостом не дергать и к зубам не присматриваться, девица и девица. Девчушка в кулачок прыснула и убежала, помахав на прощанье. Ну а Злыдня спокойно к деревне пошла.
*****
Наконец дорога вывела Злыдню к деревенской околице. Солнце к тому времени уже за полдень перевалило, обед миновал. С краю деревни у дома с полуразобранной крышей о чем-то горячо беседовали высокий плечистый парень в усыпанной трухой и прелой соломой одежде и одетая в простое повседневное платье девушка. Правда, горячился больше парень. Девушка показывала сломавшуюся прялку, судя по всему, обращаясь с просьбой о починке. Парень что-то выговаривал, поминутно тыкая пальцами в сторону крыши и раздраженно размахивая руками. Казалось, облако темное, гневное сгущается вокруг.