Крылатые и бескрылые
Шрифт:
— Странный человек… Вы замечаете, мама? Мать только махнула рукой.
— Жадный к деньгам. Не любил его твой отец. За жадность, помню, не любил. На вас я смотрю, на заводских — работаете на одном месте, на своем. Всего хотите больше да как лучше сделать. Землю чувствуете ногами. А он… сколько раз поступал служить — нигде не может усидеть. Побыл неделю и покатился в другое место. Будто ветром гонит человека. И старость его не держит…
— Однажды объяснил он мне, — с усмешкой вспомнил Макаров. — «Наша профессия, — говорит, — заставляет нас ходить
— Ему все равно, — вздохнула. Анастасия Семеновна. — А вот отец твой брезглив был. Грязного человека не стал бы защищать, хоть озолоти.
В комнате чувствовался аромат свежих пирожков. В раскрытую форточку, над которой дышала белоснежная шторка, врывались холодные струи воздуха.Перетирая помытую посуду, мать говорила задумчиво:
— А тебе, Федя, не нравилась профессия отца… Очень! он хотел, чтобы ты по юридическому делу пошел. Не забыл, как он тебя?..;
Макаров потер ладонью лицо, воскрешая воспоминания об отце, погибшем на войне, сказал:
— Нет, помню… Когда еще я ходил в десятилетку, папа нередко водил меня к себе на работу, в коллегию защитников. Вот там, должно быть, и родилась во мне антипатия к ремеслу копания в не очень чистых человеческих душах. Нет, мама, авиация — это высоко, благородно… Она по душе — моя целиком!
Анастасия Семеновна, опасаясь, как бы сын не понял ее так, будто она в чем-то упрекает его, поторопилась успокоить:
— И слава богу, если твоя. Всякому человеку дорого, что душе его мило.
— Ну, мне пора на завод, мама! — привычно сказал Макаров.
— Соскучился? — улыбнулась мать и заметила как бы мимоходом: — Наташу давненько я не видела…
Макаров промолчал, смущенный намеком матери. Из своих отношений с Наташей он не делал тайны: но и не очень откровенничал с матерью.
Глава вторая
Выйдя из дому, Макаров широко зашагал по тротуару, свободно и глубоко вдыхая морозный воздух. Решил пройтись пешком до завода. Очутившись за городом, окинул взглядом окрестности. С возвышенности, на которой он остановился, открылись дали полей, скованная льдом река, заснеженные низины лугов, тянувшихся до темной полосы хвойного леса на горизонте.
Щурясь от ярких лучей солнца, с радостью смотрел он на окружавший его мир. Все здесь ласкало, тянуло к себе. Но больше всего - завод!..За оградой показались длинные корпуса цехов - ничто не переменилось за эти два месяца, пока он был в командировке. Даже снежные сугробы остались почти такими же большими. Знакомый дежурный на проходной проверил пропуск. И вот широкий, чисто выметенный заасфальтированный заводской двор. Все то же, все знакомо, и все вызывало ощущение радости.
Макаров подумал: «Надо бы зайти в заводскую поликлинику, повидаться с Наташей». Но какое-то необъяснимое чувство вины перед ней заставило повернуть в сторону. «Потом зайду… А сейчас в конструкторское бюро». Он силился понять, в чем, собственно, его вина перед Наташей.
Позади у него вдруг послышались голоса. Быстро оглянувшись, он увидел шедших за ним - старшего конструктора Платона Тимофеевича Трунина, высокого и плотного, неразговорчивого, почти угрюмого человека лет пятидесяти, и соседку по дому, молодого конструктора Людмилу - дочь адвоката Михаила Казимировича Давыдовича.
— Федору Ивановичу наше почтение! —разом приветствовали Трунин и Людмила. — С приездом!
Макаров поочередно пожал их руки.
— Ну, как мы здесь поживаем? —обратился он к ним.
— Ждем вас, товарищ начальник, — весело ответила Людмила. — Весь завод ждет… когда мы дадим новый проект.
— С этим придется подождать! — помолчав, ответил Федор.
Трунин с удивлением поднял на Макарова глаза, но из деликатности ничего не спросил. Люда насторожилась. Она впервые участвовала в создании конструкции самолета. Ей так хотелось, чтобы новая машина поскорее взлетела в воздух. И вдруг: «С этим придется подождать…»
— Почему вы так сказали, Федор Иванович? — спросила она осторожно. — Конструкция же почти готова!..
Макаров вздохнул, думая: «Мне, Люда, нелегко сказать: привычные представления о полете, практикой давно сформулированные в четкие законы, - рухнули. Но придется…»
— Дело в том, дорогие мои, — заговорил он, — что машина, которую мы собирались строить, в зоне скорости звука откажется подчиняться пилоту. Да, да! Такие машины уже испытаны на других заводах. И… приблизясь к скорости звука, тотчас затягивались в неуправляемое пикирование. Мы не пойдем на катастрофу… Кроме того — на такой машине мы не прорвемся за скорость звука… К чему все время стремились. Зачем же тогда пробные строить?
С тревогой ловя каждое слово ведущего конструктора, Люда почувствовала, как внутри что-то словно оборвалось.Молча вошли в здание конструкторского бюро и молча разошлись, словно встрече не рады были.
Макаров даже не заглянул в зал общих видов, хотя ему очень хотелось посмотреть на модель, сделанную в точном размере проектируемого самолета. В просторном кабинете в лицо ему пахнуло острым запахом мастики от натертого пола. Все здесь было в том же порядке, как он оставил два месяца тому назад; посредине огромный, с черным гладким верхом, стол, диван, книжный шкаф, этажерки по углам, чертежная доска.
«Ну, что же будешь делать, Федор Иванович?
– садясь за стол, спросил он сам себя.
– Проще простого сказать о том, что необходимо перестроить конструкцию будущего самолета. Другое дело - доказать это. Не докажешь, в одиночестве останешься; без помощи же друзей никакого творческого успеха ты не добьешся!»
Начинать, конечно, надо было с директора завода.
Макаров снял трубку, попросил приемную.
— Здравствуйте, Оля!
— Это вы, Федор Иванович? — узнала его секретарь директора Ольга Груничева. — С приездом!