Крыло бабочки
Шрифт:
Медовые глаза задают один вопрос: “Я человек?”.
– Более чем.
Сиреникс смотрит в корень, обходя иллюзии. Змей, наводя чары и играя с воображением, вызывая потаенные грезы, сам не подвержен им. Дафне хочется порой его понять. Хочется... Увидеть и заговорить. Иногда она чувствует, что даже способна, иногда кажется, будто еще чуть-чуть, и зрению откроются новые возможности. Иногда – а это уже правда – она почти видит образы настоящего.
Сиреникс терпеливо держит ее в своих кольцах, и Дафна видит в этом свою безопасность. Надежность. Отступление внутренних страхов. Кольца змея – ее защита. Она сильнее вцепляется в них руками,
Ее клетку подточила другая, намного тяжелее. Бороться или падать глубже, позволяя затягивать себя темному омуту? Дафна подсознательно понимает, что первое даже не предусматривается.
– А если я спрошу, ты скажешь?
– Да.
– Когда ты говоришь, – устало произносит Дафна. – Это по-другому. Тебе сложно говорить на нашем языке. Мы не можем насладиться красотой вашего. Ты чаще говоришь обычными словами, но порой льешься волнами, звуками и оттенками. Почему?
– Иными словами, ты хочешь знать разницу, та-что-желает-знать-все-секреты, – Дафна чуть улыбается, прикрывая глаза. Он давно так не называл ее, надежно закрепив за нимфой ее имя. Но красота речи Сиреникса состоит и в таких характеристиках тоже.
– А ты такое никому не говорил?
– Нет.
– Никогда?
– Ты первая.
– Это большой секрет?
– Не очень, – язвит змей, и его шептуны вьются тенями вокруг него. Дафна уже не обращает на них внимания. Личная охрана никогда не оставляет своего принца. Ей ли не знать? – Я не говорю по-другому. Просто вы не можете слышать.
Дафна почти вздрагивает. По ее коже бежит странная дрожь, а дыхание учащается. Все четыре стихии внутри, сплетаясь за руки, растекаются по телу, готовясь обороняться. Сила чувствует возможную опасность. Сила, несмотря на разногласия, забудет все, если ее тело и душа просят помощи. В глазах Дафны вспыхивают четыре цвета.
– Наша речь не предназначена для человеческого уха и понимания. Я уже говорил тебе много раз, что мы сложнее устроены. Наша природа отличается от вашей. Мы воспринимаем время не так, как люди. Мы видим по-другому, везде и в каждой точке. Ваши головы просто такое не выносят. У вас есть определенные границы, в пределах которых вы и воспринимаете мир. И подняться выше... Те-что-рождены-в-Магиксе, вы не способны.
Дафна не моргает. Но сила внутри колеблется и стекается ближе к спине, готовая расправиться крыльями. Трансформация уже сидит на языке. Не дар змея. Ее магический предел. Ее пик. Именно сейчас в Дафне трепыхается запоздалый Энчантикс.
– Люди мыслят сравнениями, – столько сладкого яда в этой фразе, что Дафне кажется, будто ничего не менялось, она снова бестелесный дух, ставшая заложницей Сиреникса и его проклятия, а змей с прежним презрением плывет в Бескрайнем и совершенно не идет на уступки. Превозносит себя над людьми. Да и сейчас змей особо не изменился, просто в человеческом мире более... Сдержан. Умерен. Разборчив. Магикс и Домино – новая игра для скучающего Древнего. А тогда играть он не был настроен. – Объясню тебе. Когда-то ты сравнила меня с айсбергом. Одна треть над водой, две трети – под. И именно в них вся суть, но их нельзя углядеть.
– Продолжай.
– Ты слышишь мои слова. Ты слышишь то, что я говорю, на своем языке. Порой моя речь кажется тебе странной. Ты думаешь, что я не могу подстроиться под человеческий язык. Нет. Мой язык тягуч и напевен, могуч и прекрасен, текуч и велик. Ваш разум не может уловить все мельчайшие перезвоны и попробовать мельчайшие оттенки. Он ловит, обрабатывает и делает понятными для вас лишь самые нижние уровни. Самую простую речь. То, что ты слышишь в словах – самая малость того, что я говорю тебе.
Дафна не моргает. Стихии еще сидят в уголках глаз и собираются в кончиках пальцев, еще крепче вцепившихся в змеиный хвост. Странно, но именно в этот момент она лучше всего чувствует свою силу. Будто вышла за пределы только огня и наконец-то слилась с остальными тремя. И почти открыла новую грань. Но опять ускользнуло.
– То, что ты видишь волнами, цветами, оттенками и слышишь переливами... – кажется, будто слова змея на секунду выпадают, а вокруг него начинает колебаться разноцветная вода. – Это последний уровень, который понимает ваш разум. Но такие грани и такие тонкости не лежат в человеческом языке. Ты понимаешь, видишь и слышишь некоторые слова на моем языке в той форме... В которой можешь воспринять. В человеческом языке то, что я передаю таким способом, просто не имеет отражения.
Дафна молчит. Обдумывает сказанное, а стихии внутри успокаиваются. Но нимфу не отпускает странное чувство, что она вот уже почти вышла на новый уровень.
– Как же это интересно, – шипит Сиреникс. – В тот миг, когда меньше всего ожидалось, ты была едина со своей силой.
Дафна вздрагивает от этих слов змея, на секунду распахивая глаза, а потом их снова будто заволакивает танцующими шептунами, скучавшими по своему господину. Они вьются, клубятся вокруг, тихонько звеня, и нимфа помнит, как те же тени сжимали ей горло, тянули на дно, желая засыпать мягким песком, словно прогнивший сундук с несметными сокровищами, стянуть руки-ноги цепкими водорослями, проткнуть девичье тело острыми камнями. Дафна помнит. И даже скалится.
– Я хотела бы... Заговорить на твоем языке однажды, – она чуть покачивается, а волосы ее развеваются светлыми волнами, – хотя и знаю, что это невозможно. Но...
– Я не могу сказать наверняка, ибо не вижу больше по Его воле, но ты можешь.
Дафна замирает, не в силах произнести и слова.
– Но я же не...
– Ты способна, ты можешь заговорить. Ты изменяешь свою природу, что не оставлял в тебе Дракон... Или оставлял, желая, чтобы то явилось тебе загадкой. До последних дней ты не могла бы сказать, но вероятно, могла бы познать самую малую часть. Сейчас ты можешь заговорить, а может, и нет.
– Но разве может тварь ползущая взлететь в небо?
– Нет. И никогда не может. Но тварь, что способна подняться ввысь, порой пребывает в невежестве. Она ползет, не ведая того, что должна летать.
И Дафна помнит. Помнит эти слова, только по-другому сказанные, давно произнесенные, еще в те странные годы бестелесности и недружбы со змеем. Вот только нимфа не знала тогда, что змей обращался к ней, говорил о старшей принцессе Домино, тогда ее глаза застилали печаль и безвыходная злость.