Крылья беркута
Шрифт:
Она слышала много рассказов о монастыре, о его богатстве, о монахинях-праведницах, об игуменье матушке Анастасии. Это при Анастасии маленький женский монастырь, откуда монашки, чтоб не помереть с голоду, ходили просить подаяние, разбогател и стал известным далеко за пределами Южноуральской губернии. На том месте, где прежде стояла убогая деревянная церковка с подслеповатыми окошками да прижалась к земле небольшая часовенка, теперь высятся каменная церковь, сестринский корпус в два этажа и всякие хозяйственные постройки, да столько, что незнакомому человеку средь них и заблудиться нетрудно. Монастырская усадьба обнесена высокой каменной стеной. И все это появилось благодаря стараниям матушки Анастасии, рачительной хозяйки, строгой и справедливой игуменьи.
Шагая рядом с бабушкой Анной по неширокой тропинке, прорытой средь высоченных сугробов и, видимо, только что расчищенной от снега, Надя думала о том, что сейчас ей доведется увидеть эту самую игуменью, бывшую не то княгиней, не то графиней, неизвестно по какой причине ушедшую от шумной жизни.
Неподалеку от дома игуменьи им встретилось странное существо; казалось, что это не человек идет, а медленно движется копна грязных разноцветных лохмотьев.
Надя хотела было спросить, что это за страшилище, но бабушка Анна опередила ее:
— Блаженная мати Мелания! — низко поклонившись, прошептала она, торопливо посторонясь и потянув за собой Надю, чтоб освободить тропинку и пропустить юродивую.
Копна тряпья поравнялась с ними, и Надя разглядела под лохмотьями морщинистое лицо. Она поймала на себе мимолетный взгляд задумчивых, грустных глаз — самых обыкновенных, какие встречаются у нормальных людей.
— Благослови, мати Мелания! — молитвенно скрестив руки на груди, попросила бабушка Анна.
Юродивая прошла мимо, не обратив на старуху внимания.
Тогда бабушка Анна трусцой подбежала к ней и со слезами в голосе запричитала:
— Мати Мелания, милостивица, не гневись, не о себе прошу. Внучка моя, сиротинушка, только сегодня пришла во святую обитель, ее благослови!
Юродивая остановилась, помолчала, затем подошла к Наде и, взяв ее за подбородок, приподняла голову.
Надя увидела грязную, покрытую струпьями руку и невольно содрогнулась.
— Ах ты, раскрасавица, невеста Христова, — неожиданно мягким, ласковым голосом запричитала юродивая, потом грозно прошипела что-то непонятное и, пристально глядя на смутившуюся Надю, погрозила ей пальцем. — Дурочка, дурочка, дурочка! — часто-часто зашептала она и, прыгая с ноги на ногу, удалилась.
Когда она скрылась за сугробами, Анна радостно перекрестилась:
— Славу богу, не прошла мимо. И остановилась и слова доброго не пожалела!
— А если бы не остановилась, тогда что? — полюбопытствовала Надя.
— А то, что, стало быть, могла отказать нам в благословении. Все говорят — не к добру это, примета есть такая, — пояснила Анна. — Ну вот мы и у места, — с беспокойством оглядываясь, сказала она, когда подошли к крылечку дома игуменьи. — Иди, Надечка, иди с богом!
— Разве ты не пойдешь? — удивилась Надя.
— Что ты, что ты? — в ужасе замахала руками старуха. — Да разве можно идти незваной?
— Так и меня никто не звал.
— Об тебе Ирина Ивановна побеспокоилась. Ты на нее и ссылайся, — посоветовала бабушка Анна. — И еще тебя прошу, Надечка: ежели случится, услышишь от матушки Анастасии какое-нибудь слово, ну, какое не по душе тебе — помнишь, об чем Ирина Ивановна говорила? — ты уж не кипятись, внученька. Мы грешники великие и, может, не того еще заслужили перед господом. Не так что — промолчи. Худо от того не будет.
Бабушка Анна перекрестила Надю мелким торопливым крестом и заспешила прочь, словно боясь, что ее могут увидеть здесь, у места, где быть ей не положено.
Надя проводила ее взглядом и с неспокойным, встревоженным сердцем поднялась на крыльцо.
Дверь оказалась запертой. Надя постучала. В сенях сбросили с петли железный крюк, отодвинули засов.
Из-за полуоткрывшейся двери показалось строгое морщинистое лицо, похожее на мужское. Глаза смотрели пристально и недоброжелательно.
Бывают на свете люди, повстречавшись с которыми, не только теряешь охоту говорить, но испытываешь желание поскорее пройти мимо. Такой была и эта монахиня.
Надя невольно подумала о том, что не напрасно отзываются не очень лестно о характере матушки Анастасии, если она выбрала себе в прислужницы этакую страхолюдину.
— Вам чего? — простуженным хриплым голосом спросила монахиня.
— Мне надобно к матушке Анастасии.
— Нету, нету. Поздно. Завтра приходи. Только пораньше.
— Что, матушки нет дома? — спросила Надя.
— А я и не говорю, что нет дома. Матушка игуменья у себя в покоях. Только они скоро станут на молитву и тогда никого к себе не пускают. Ни единой душеньки! Так что — с богом...
Дверь захлопнулась.
Надя постояла на крылечке, раздумывая, как же ей быть? Ведь бабушка сказала, что необходимо повидаться с игуменьей, иначе и на ночь могут не оставить. Конечно, лезть напролом — не лучший выход и вряд ли он приведет к чему-нибудь хорошему.
Надя решила возвратиться к бабушке и посоветоваться с ней. А потом вдруг озлилась на себя за свою нерешительность — ей сказала два слова эта страховидная монахиня, а она и лапки сложила.
Надя постучала в дверь более решительно. Опять послышалась знакомая возня, и показалась та же физиономия.
— Ну, чего еще надобно? — на этот раз грубо спросила монахиня.
— Мне к матушке Анастасии.
— Так я же вам поясняла... — начала было монахиня, но Надя прервала ее:
— Игуменья знает обо мне. Доложите.
— Все так говорят. Каждый превозносит себя превыше башни Вавилонской. Как доложить, фамилия как?
Надя назвалась и с неохотой добавила, что о ней говорила с игуменьей Ирина Стрюкова. Монахиня ушла, но вскоре вернулась и пригласила Надю войти. В небольшой прихожей с пушистой ковровой дорожкой на полу она велела снять верхнюю одежду и стряхнуть снег с обуви.