Крылья голубки

Джеймс Генри

Однако ум лорда Марка был ничуть не слабее, чем у Милли, и он без труда понял, сколь малое впечатление произвел на девушку и как мало знает о ее истинных обстоятельствах. В ответ на ее уклончивые расспросы он сказал, скорее, намекнул, что в современном Лондоне у многих нет такого понятия, как постоянное местопребывание. Все бывают везде, и никто не привязан к одному месту. Честно говоря, он мог бы назвать людей, посещающих этот дом, они входят в круг хозяйки дома. Но существует ли этот круг в действительности, не является ли он условностью, не имеющей определенных границ и постоянно меняющейся, как великое бурное море в районе Ла-Манша или некий причудливый сплав разнородных элементов? Он поставил этот вопрос, давая понять, насколько он невозможен и не поддается решению; Милли показалось, что за пять минут он рассказал ей слишком

много, хотя успел миновать лишь одну-две ступени головокружительной лестницы; впрочем, его слова помогли ей избавиться от подозрений, что здесь ее не воспринимают всерьез, судят свысока: он говорил так, словно хотел избавиться от избытка информации, но весьма небрежно. В каком-то смысле он был ее противоположностью, но именно в силу этого он выглядел таким же потерянным странником, как и она сама; более того, несмотря на очевидные несовпадения – они, вероятно, были вполне преодолимы, если подобрать правильный ключ, – он тоже представлял собой великую реальность жизни, как и миссис Лаудер или Кейт. Когда лорд Марк упоминал первую из этих дам, он использовал одно и то же определение – «исключительная женщина», «совершенно исключительная женщина» или «чем больше узнаешь ее, тем яснее понимаешь, насколько она исключительная женщина», а про вторую не сказал ни слова, лишь один раз заметил, что она поразительно, просто поразительно хороша собой. Милли отметила про себя, что его ум стал проявляться в разговоре не сразу, и постепенно она все отчетливее видела, что он гораздо значительнее, чем человек с титулом, каким его представила ей хозяйка дома. Вероятно, он один из тех людей, о которых она слышала дома: ей говорили, что типичный англичанин тщательно скрывает мысли и чувства. Даже мистер Деншер отчасти обладал этим свойством. Но что делало лорда Марка таким живым и реальным, если он был наглухо закрыт и предельно сдержан? За внешней невозмутимостью ощущались интенсивность и сила намерений, внутренняя сосредоточенность, и это еще не все. Трудно было понять, сколько ему лет, – он мог быть молодым человеком, выглядящим старше своего возраста, или весьма взрослым, но сохранившим нечто юношеское в облике; само по себе это ничего не значило, но он начинал лысеть, производил впечатление человека, утратившего юношескую свежесть или, если выразиться точнее, суховатого: в нем можно было угадать озабоченность жизнью, а в глазах на мгновение – совсем мимолетно – появлялось чистое и ясное выражение, почти детское. У него были аккуратные светлые усы, и он по-мальчишески часто прикасался к ним кончиками пальцев, причем этот жест придавал его облику нечто утонченно-интеллектуальное и в то же время кокетливое. Нечто игривое мелькало порой и в его взгляде, хотя он носил очки, и это делало его похожим на задумчивого бостонца.

Легкая фривольность, безусловно, была вызвана обстоятельствами – точнее, его желанием произвести впечатление на американку, а также смутным ощущением, что в нем самом есть нечто устарело-патриархальное, ведь она относилась к социальному слою, который с некоторой неловкостью можно было бы определить как «модное общество». Высший класс Нью-Йорка никогда не соглашался на столь унизительное название, и хотя Милли знала о том, что сами они воспринимают себя как финансовую и политическую аристократию, вынуждена была согласиться с более простым и небрежным описанием. В разговоре с лордом Марком ей казалось, что он безразличен к подобным нюансам, но в самой его индифферентности было нечто истинно аристократичное в самом традиционном смысле слова; он смотрел на нее, и она ему нравилась, но вместе с тем он непрестанно думал о чем-то еще, глубинном, очень личном. Если он, с одной стороны, уделял внимание ей, а с другой – не упускал из виду что-то еще – это было видно хотя бы по автоматическому жесту, с которым он нервно крошил кусок хлеба, – оставалось понять, что же он скрывал за безупречными благородными манерами? Она не знала ответа, и именно это ее тревожило. Они оба были сложными людьми, в этом она не сомневалась, она чувствовала в нем двойное дно, поскольку и сама скрывала от окружающих немало, но она здесь была иностранкой, американкой, а он не придавал этому значения и вел себя так, словно она депутат парламента, не меньше. Он был слишком любезен, слишком внимателен, слишком безупречен и демократичен по отношению к ней, но она и на секунду не сомневалась, что, окажись он в ее стране, все там казалось бы ему чужим и низкопробным.

Она не могла бы объяснить, на чем основывалось ее мнение, но была в нем совершенно уверена; тут он мог бы больше рассказать ей, если бы захотел. Она могла узнать от него, чем так сильно отличается от той красивой девушки; она не могла определить это сама, хотя и чувствовала, как важно для него такое различие; а точнее, она могла бы узнать от него, чем та красивая девушка так сильно отличается от нее.

Все это они могли обсудить позже, а пока стоило сосредоточиться на другом, несмотря на его трудности, связанные с его закрытостью. Он сделал вывод, что она, как все американцы, уже начала задумываться, как он ее воспринимает. Ей не нужно было ничего говорить; но американцы, бедняжки (она резко возражала против слова «бедняжки»), понятия не имеют, как избежать этого. Они взваливают на себя груз, который становится настоящей проблемой! В конце концов, после дружеской пикировки по поводу ее сограждан, между ними установилось некое взаимопонимание и она даже привела ему в ответ свежий пример ее собственного волнения, вызванного желанием показаться при встрече с миссис Лаудер милой, настроить ее в свою пользу. Это его очень заинтересовало, и только потом она обнаружила, что в итоге он получил от нее больше информации об их общих друзьях, чем дал ей. Это стало для нее еще одной любопытной деталью для понимания тонкостей и глубин местного общества; теперь она была совершенно уверена, что у новых знакомых есть некие потаенные, возможно, не слишком благородные мотивы. Однако Мод Мэннингем (девушке про себя удобнее было называть ее девичьим именем) тоже была само очарование, и такой она была с первой встречи. Она посетила их в отеле, причем они еще не были уверены, что она получила письмо, а она уже была тут. Конечно, миссис Стрингем написала заранее, но они довольно быстро добрались до Лондона. Через два дня после того визита в отель она пригласила их на ужин, на следующий день снова, даже не дожидаясь приглашения прийти с ответным визитом, она заглянула к ним с племянницей, чтобы передать новое приглашение. Создавалось впечатление, что она искренне заботилась о них, причем искренность ее была неподдельной, такая верность детской дружбе между нынешними миссис Стрингем и миссис Лаудер, дамой с прелестным лицом, изысканными нарядами и идеальными манерами.

Лорд Марк посмотрел на Сюзи через бокал:

– А верность миссис Стрингем не столь безупречна?

– Ну, ее чувства искренние, но едва ли она может что-то дать своей подруге.

– Разве она не преподнесла ей вас? – безмятежно поинтересовался лорд Марк.

– Меня? Преподнесла миссис Лаудер? – Милли совершенно не готова была взглянуть на себя под таким углом. – О, я не слишком ценный подарок, я вообще себя таковым не чувствую, но даже если считать меня подарком, вряд ли меня преподнесли.

– Вам это еще продемонстрируют, и если наша подруга сделает свой ход, вы будьте к этому готовы, – он говорил с шутливой интонацией, но не заметно было, что он действительно забавляется, впрочем, мрачным он тоже не был. – Вам придется признать это в свое время, но теперь ситуация уже не находится в руках вашей компаньонки, миссис Лаудер умеет проявлять инициативу и всегда видит возможные перспективы. Оглянитесь вокруг, все здесь собраны ради вас.

– Ну, если так, – задумчиво ответила Милли, – лучше мне принимать все как есть, чтобы не служить предметом развлечения.

Впоследствии, обдумывая эту часть разговора – а Милли имела привычку все обдумывать постфактум, – она отметила, что ее компаньонка на приеме была предоставлена себе, не вызывая особого интереса собравшихся. Она не понимала, как лорд Марк делал выводы, но приходилось признать, что он был прав. В любом случае, сказала она себе, надо быть благодарной, что он указал ей на это; но любопытнее всего был странный вопрос о ее компаньонке, который он задал как бы между прочим:

– Она много знает про вас?

– Нет, она просто хорошо ко мне относится.

Лорд Марк не улыбнулся, лишь пристально посмотрел на нее:

– Я имею в виду какие-то личные подробности. Не могла ли очаровательная дама поделиться информацией со своей не менее очаровательной подругой детства?

Милли заколебалась.

– Что, например, она могла сказать?

– Все что угодно.

Его слова и особенно интонация вновь задели ее за живое – на мгновение ей показалось, что все ее тайны раскрыты. Однако она быстро нашлась с ответом:

Конец ознакомительного фрагмента.