Крылья империи
Шрифт:
Ворвался Баглир, ураганный и неостановимый, во главе небольшого отряда из апшеронцев и конноартиллеристов.
— Сортировка окончена! И, кстати, я только что отпустил Строганова! Это печально, но владелец стольких заводов ими совсем не интересовался… А вино, вроде, и правда спустил от глупого восторга перемен. Все собирайтесь, переезжаем! Виа, упаковывай бумаги, вот тебе подчиненные и конвой. Этот домик уже не наш! Надо же и графу где-то жить… А уж семейка его натерпелась… Тех задержанных, которые стали арестованными, везут в крепость. Но я жить и работать в Петропавловке не собираюсь, поэтому готовьтесь
Вандализм — самое простое решение. Именно поэтому революции так жестоки к любому произведению рук человеческих. Когда Мирович раздобыл кузнецов и фигурные решетки, прежде служившие оградой Летнего дворца, самое противное было сделано: семью и слуг гетмана куда-то выгнали. Даже мебель была уже вполне казенная — массивные столы, высокотоннажные шкафы, суровые готические стулья. Солдаты с ломами врубались в стены, двери снимали, а проемы закладывали кирпичом. Оно и верно: штабное здание не жилой дворец, нужна совсем другая планировка. Во дворе играл военный оркестр.
— Привез? — спросили его, — Молодец. А вот выбирать уже не получится. Ставь туда, туда, и туда.
— Сами ставьте, раз такие торопыги! — объявил невесть откуда нарисовавшийся Баглир, — Инициатива, известное дело, наказуема исполнением! А Василий Яковлевич мне нужен… Ты же вхож к Ломоносову? Познакомь.
Мирович замялся.
— Да, знаю, к самому Ломоносову просто так не подойдешь. Да и некрасиво идти без подарка, — Баглир призрачно улыбнулся, — Но у меня есть кое-что на примете. Подарок ли, казнь ли египетская — пусть Михайло Васильевич сам разбирается! Эй, Комарович! Мне нужен взвод! И не слишком перепачканный.
— Бери музыкантов!
— И карета!
— Сейчас вернутся от Петропавловки, из-под арестованных.
Когда их небольшой отряд остановился у ворот особняка графа Романа Илларионовича Воронцова, Баглир велел играть. Но не марши, а что-нибудь более романтическое. Карету оставили за углом.
Полонез в исполнении труб и барабанов! Оказалось, громко и помпезно. Баглиру и Мировичу поставили прихваченные из Аничкова дворца стулья, на которые они и уселись.
— Интересно, Роман Илларионович долго выдержит? — громко, как глухой глухого, спросил Баглир.
— Не думаю, — заметил Мирович, — а зачем это?
— Затем, что у графа в доме прячется дочь. Екатерина Дашкова.
Мирович присвистнул.
— Так надо просто зайти и арестовать.
— А то, что у нее дядя канцлер и сестра — фаворитка, ты не учитываешь? Они между собой не очень ладят. Но в Сибирь ее уж точно не отправят. А если я проявлю хамство по отношению к фамилии — они на меня затаят. Зато если я покончу с их семейной гражданской войной — император будет очень доволен.
— А этот жуткий концерт —
— Это просто эксцентрика. Между прочим, Петр очень ценит дурацкие шутки. Если они сыграны не над ним. И у канцлера, у Кирилла Илларионовича, есть чувство юмора. За графа Романа не поручусь. Но он и так надут на весь свет. Собственно, на это у меня и расчет. Миних от такого представления получил бы некоторое удовольствие. А Романа Илларионовича это раздражит.
Вскоре появился человечек в ливрее графов Воронцовых. И попросил господ офицеров прекратить.
— Подите прочь, — сказал ему Баглир, — мостовая — место общественное. Тут властен разве что генерал-губернатор. А у фельдмаршала Миниха и других забот полно. И вообще — духовой оркестр, по-моему, это очень хорошо.
Лакей убежал.
— Первая стадия, — сказал Баглир, и повернулся к оркестру — Живей, ребята! Изобразите какую-нибудь сарабанду. Или еще что-нибудь испанское. И вот еще — вы хорошие музыканты. Но нельзя ли немного фальшивить?
Следующий человечек был попузатее, а ливрея — изпозуменчена донельзя. Он вполне внятно ссылался на самого графа Романа Илларионовича. И — придыхательным шепотом — на его брата-канцлера.
— Рад бы, — заявил Баглир, — но играем мы не для него. И вообще, передай графу, раз уж он внедрил в русскую жизнь испанские нравы и запер дочь под замок — пусть слушает серенады. А избавиться от них можно только одним способом: дозволить мне поговорить с прекрасной затворницей. Теперь изыди!
И довольно потер руки.
И вот снова бежит лакей.
— Господ офицеров просют в дом.
— Вот так, Василий Яковлевич, — сказал Баглир Мировичу, — и вламываться никуда не надо. Сами позвали. Идем?
Граф Роман хотел начать орать с первых секунд встречи. Так уж был настроен. Побагровел, распух лицом, набычился. Но Баглир улыбнулся. И выпустил когти. Не то чтобы Роман Илларионович испугался. С князем Тембенчинским он пару раз виделся. Просто — упустил момент.
Почесав нос, Баглир когти убрал.
— Граф, вы зря решили наказать вашу дочь. Уж не знаю как — но сами. Она взрослая замужняя женщина.
— Не замужняя, а вдовая. Князь Михаил погиб под Нарвой.
— Вот как? Дела это не меняет. Домострой от начала века не в моде. И наказывать Екатерину Романовну должен уже государь. Кстати, что вы для нее запланировали?
— Выдать снова замуж, да не за распущенного хлыща, а за приличного человека…
— …примерно вашего, Роман Илларионович, возраста, — улыбнулся Баглир.
— Нынешняя молодежь мне доверия не внушает, не почтите за обиду. Разве только за вас.
Баглир расхохотался.
— За меня? Я настолько суровый тип, что вы бы мне доверили пост личного тюремщика для дочери?
— Доверил же государь вам тайную канцелярию! А это наложит отпечаток, поверьте. Повзрослеете быстро!
— Никак не доверил. Моя молодая организация имеет быть не пыточной, а аналитической. Хотя насчет взросления похоже на правду. За последние дни столько седых перьев прибавилось, не поверите. Но невеста у меня уже есть. Зато я знаю человека, который как раз сумеет управиться с вашей дочерью. И обратит ее склонности и темперамент к пользе отечества. Но не в качестве мужа, а в качестве начальника…