Крым-2. Остров Головорезов

Аверин Никита

Словом, у пластунов был подробный план неторопливой войны на измор — но им все карты спутали татары.

Эти любили махать саблей на скаку. Кавалерийский наскок, храбрость и пренебрежение долгосрочными стратегиями. Нам, та­тарам, все равно, что водка, что пулемет, лишь бы с ног валило! Массой задавим, шапками закидаем. Нас много, нас — орда!

На орду, конечно, силы хана Арслана Гирея Второго, крайне обиженного на листонош за гибель любимых жен Диляры и Таглимы, не тянули, но человек триста он в Джанкой послал. Чуть ли не половина полегли при первом же необдуманном штурме. Осталь­ные разбили

лагерь и стали ждать подкрепления, когда осознали, что Джанкой так, с кондачка, не возьмешь.

Тут же вспыхнули первые распри между казаками и татарами. Вражда, берущая свое начало в незапамятные времена, не угасает со временем, а лишь тлеет, подобно горящему торфу — практиче­ски бесконечно, периодически взрываясь ненавистью и жаждой крови. Кто-то кого-то толкнул. Кто-то кого-то назвал чернозадым. Кому-то помешали завывания муэдзина с призывом к вечерней молитве. Кому-то — запах жареной свинины.

Начиналось все с банального мордобоя — пара синяков, пара сломанных ребер. Потом в ход пошли ножи. Пролилась кровь, ка­заки и татары схватили за огнестрельное оружие. Еще чуть-чуть, и листоношам оставалось бы только убрать трупы незадачливых осаждающих. Но казачий есаул встретился с минг-баши, то есть тысячником, татарского войска, выкурили трубку (в случае минг-баши — кальян) мира и порешили распри прекратить, самых рети­вых и неугомонных — примерно наказать и сосредоточиться на осаде Джанкоя. Извечным противникам удалось достичь хрупкого перемирия. Вражда стихла.

Осада вошла в будничное русло: татары обстреливали Джанкой из минометов, казаки засылали отряды диверсантов, листоноши по ночам минировали подступы к городу и укрепляли стены. Ар­тезианские скважины обеспечивали цитадель водой, запасы про­довольствия были солидными, и война в таком режиме могла длиться пару месяцев.

Такой расклад не устраивал инициаторов осады — Союз Воль­ных Городов Крыма, во главе которого стояли управители Симфе­рополя.

Вольные Города, копирующие по своей сути древние средневе­ковые независимые бюргерские поселения с Магдебургским пра­вом, регулярной армии не имели, но собрали ополчение — вчераш­них фермеров и ремесленников, относящихся к войне как к оче­редной работе — грязной, нудной, но необходимой.

Ополчение СВГК прибыло под стены Джанкоя на разномаст­ном транспорте — от автопоездов до караванов мулов, и тут же за­нялось строительством собственного лагеря. Транспорт поставили кольцом, вырыли колодцы и отхожие места, обустроили караулы и приступили к инженерной войне.

Каждый вечер после заката бригада копателей начинала рыть туннели под стены Джанкоя с целью их заминировать. Листоно­ши, быстро сообразив, что к чему, ответили симметрично. Тун­нельная война происходила невидимо и неслышно, лишь изредка над степью раздавались приглушенные хлопки подземных взры­вов, да порой ополченцы возвращались, притаскивая с собой тру­пы — когда два туннеля случайно соединялись, и в узкой норе завязывался ожесточенный бой между ополченцами и листоношами.

Ополченцы в лагере держались особняком, ни с татарами, ни с казаками не контактировали, ни о каком взаимодействии родов войск слышать не хотели — и в результате за заложенных ими ми­нах подорвался разъезд пластунов. Есаул и минг-баши позвали полковника ополчения на очередной

совет. Постановили: хотя бы раз в день собираться и обмениваться планами — дабы татары не бомбили казаков, те не рубили ополченцев, которые, в свою оче­редь, обещали не подрывать ни тех, ни других.

Война, казалось бы, вошла в нормальное русло, Джанкой атаковали и днем, и ночью, и грубой силой, и хитростью, и инженерной мыслью — и цитадель листонош неминуемо бы пала, если бы в ла­гере (точнее, во всех трех лагерях) объединенных сил не появи­лись бы странные личности в сером.

Это были сектанты Серого Света, у которых имелись свои ста­рые счеты с кланом листонош.

У них даже палаток с собой не было — сектанты, точно серая пыль, равномерным слоем оседали на чужой территории и начина­ли мутить воду. Сами они в атаку не ходили, предпочитая вести просветительскую работу по ночам, у костра, агитируя людей. Вскоре стали происходить странные вещи: десятка два татар не явились на намаз, променяв муллу на гуру Серого Света; трое ка­заков пошли в самоубийственную атаку на Джанкой, обвязавшись динамитными шашками; ополченцы-саперы начали строить храм Серого Света...

Прежде чем руководство объединенных сил успело решить про­блему сектантов, возникла еще одна трудность: к осаде Джанкоя примкнули пираты Рыжехвоста. Вместе с пиратами к стенам цита­дели стянулись бандиты чуть ли не со всего Крыма. За ними под­тянулись торговцы наркотой и, разумеется, маркитантки.

В лагере началось полное моральное разложение. Грабежи, дра­ки, азартные игры и глупые смерти по пьянке происходили чуть ли не ежедневно. Осада отошла на второй план после разборок «кто кого пырнул» и «кто что украл».

Есаул отреагировал решительно и молниеносно. Отряд пласту­нов за одну ночь вырезал большую часть сектантов (некоторым удалось сбежать), а татарская сотня вынесла самых безбашенных бандитов, едва не спровоцировав крупномасштабную бойню с пи­ратами.

Словом, осада Джанкоя при таком развитии событий имела не­много шансов на успех.

Поэтому, когда клан листонош предложил переговоры, весь руководящий состав осаждающих — есаул, минг-баши, полковник ополчения и капитан пиратской баржи — с радостью согласились.

Каково же было их удивление, когда парламентером оказался не кто иной, как сам Филателист!

Могучий старец в просторном белом балахоне (заменяющем белый флаг переговорщика) явился в штабной шатер один, без оружия, и абсолютно спокойным.

— Приветствую, — сказал он. — Салам алейкум!

Первым отреагировал пират.

— Давайте его скрутим! — взвился он. — Это же Филателист! Самый главный! Без него они не продержатся и дня!

— Погоди, — сказал ополченец. — Не торопись. Не дурак же он являться сюда один и без козыря в рукаве.

Филателист улыбнулся в усы:

— Верно мыслите, уважаемый.

Листоноша распахнул свой бурнус и продемонстрировал два десятка брикетов пластиковой взрывчатки, закрепленных на жилете.

— Стоит мне отпустить эту кнопку, — сказал он, показал зажа­тый в руке детонатор, — и от вашего лагеря останется только боль­шая воронка. Я свое пожил, смерти не боюсь, а умереть во имя кла­на — большая честь.

— Чего вы хотите? — спросил есаул.

— Прекратить эту дурацкую войну.