Крым-2. Остров Головорезов

Аверин Никита

В подземелье было влажно и пахло землей, с потолка (метра два) свисали корни растений, похожие на мочало. Дыхание выры­валось белыми облачками.

— Далеко? — спросил Стас.

— Нет. За час доковыляем.

Тут внимание Бандерольки, уставшей от душевных терзаний, снова рассеялось. Ей казалось, они вечно шагают по коридору. Пе­риодически приходилось обходить ямы, прижавшись спиной к стене, по узкому — в стопу шириной — перешейку. Изредка из бо­ковых ответвлений веяло холодом, и Зяблик поясняла: коридоры заканчиваются

колодцами. Основной ход изгибался и заворажи­вал, одинаковый, монотонный. Иди Бандеролька первой — утра­тила бы бдительность, сорвалась. Потянуло гарью.

— Мы под лагерем осаждающих, — пояснила Зяблик, — тут вен­тиляция, иначе мы задохнулись бы. Осталось немного.

Пол пошел под уклон, ход теперь пролегал ниже — наверное, под стеной Цитадели. Тишина подземелья по-прежнему наруша­лась только хриплым дыханием: Стасу и Воловику было тяжело. Сделали короткий привал, доктор проверил состояние Пошта — без изменений.

Потом пол постепенно начал идти вверх. Телеграф отдал при­каз: всем молчать. Неизвестно, стоит еще Цитадель Джанкой, или же враг взял ее.

Передислоцировались: доктор остался с раненым, носилки опу­стили на землю. Воловик, Ренькас и Телеграф выступили вперед, готовые драться. Бандеролька и Зяблик шли за ними. Медленно поднялась крышка люка, квадратная, как и предыдущая, и Ренькас отчетливо произнес:

— Ой, блин.

Кто-то, свесив лобастую голову, всматривался в подземелье. Прошел миг, прежде чем листоноши узнали Одина, коня Пошты. Он фыркал, принюхивался и тихо ржал, учуяв хозяина.

***

На складе было пусто: никого, и все ценное вынесли. Естествен­но, ведь вооружали всех листонош, от мала до велика. Один пере­минался на всех своих восьми ногах, фыркая и изредка издавая короткое тихое ржание. Когда Пошту подняли наверх, в озарен­ную пожарами темноту, конь сунулся к носилкам и лизнул хозяи­на в лицо. Бандеролька немного испугалась: язык у коня был шер­шавый, как терка. Но Пошта вдруг вздрогнул и открыл глаза.

— Один, — слабо сказал он, — дружище.

Бандерольку швырнуло вперед, к Поште. Она упала на колени, погладила пальцами его щеку — горячую щеку лихорадочного больного.

— Как же ты нас напугал! С тобой все в порядке?

— Нет, — четко, но по-прежнему тихо ответил Пошта. — Про­сти, дружище, я умираю.

Повисла неловкая и гнетущая тишина. Заплакала Зяблик. Но для Бандерольки в пустом помещении склада были только они с Поштой.

— Ты не умираешь! Сейчас мы пойдем в хирургию, и доктор тебя заштопает!

— У меня повреждены внутренности. И контузия. Кажется, ни­чем мне скальпель не поможет.

— Но ты пришел в себя!

— Это перед смертью.

Оттеснив Бандерольку, к больному придвинулся доктор Стас. Ощупал, задал несколько вопросов, и отошел, бессильно опустив могучие руки.

«Все», — поняла Бандеролька. Пошта прав. Ничем ему не по­можешь. Но нельзя же сдаться, нельзя же просто уйти и похоро­нить его?!

— Бандеролька, — позвал Пошта, — Телеграф.

Листоноши приблизились.

— Я пока что в сознании. Недолго осталось, но я пришел в себя. Бандеролька, командование — на тебе. Прости, Телеграф.

— Да что уж. Я — просто исполнитель. Я-то знаю.

— Так вот. Пойдите посмотрите, что происходит. Мы в арсена­ле? В цитадели?

— Да, — хором ответили они.

— Со мной оставьте Одина и доктора — на всякий случай.

Бандеролька отвернулась.

— У меня есть морфин, — шепнул доктор Стас, — если что...

— Рано, — отрезала Бандеролька. — Ты не слышал? Вы с Оди­ном остаетесь здесь, мы идем на разведку.

Пошта прикрыл глаза. Отряд осторожно придвинулся к две­рям — мимо опустевших полок, под потухшими лампами. Банде­ролька распахнула створку.

Цитадель горела, но еще держалась.

Отсветы горящих зданий лежали на улицах, повсюду суетились листоноши, где-то плакал ребенок. Слышны были взрывы и вы­стрелы, отрывочные команды.

«Они же осиротели, — поняла Бандеролька. — Как все мы. Фи­лателист и Штемпель мертвы, командование никому не передано. Как сказал Пошта? Командование на тебе, Бандеролька. Действуй».

Отодвинув спутников, она вышла наружу. Ренькас, молчали­вый и смертоносный, держался за левым плечом. Кто-то заметил Бандерольку. Это был Контейнер, заведующий складом.

— Бандеролька! — поразился он и опустил короткий автомат.

— Я, — согласилась она, — и мои друзья. Филателист мертв. Принимаю командование Цитаделью. Доложить обстановку.

— Контейнер, кроме прочего числившийся при Филателисте на­чальником службы безопасности, весь подобрался, даже щеки втя­нул. Из квадратного он сделался параллелепипедным.

— Докладываю! Цитадель штурмуют превосходящие силы про­тивника! Джанкой пока что держится, но часы наши сочтены! Противник собирается применить метательное оружие! У них есть гранаты и зажигательные смеси! От разведчиков доходят слухи о напалме! Листоношам остается только погибнуть с честью...

— Отставить, — приказала Бандеролька. — Проводи нас на стену.

Пригибаясь и шарахаясь от снарядов и пуль, грозящих на из­лете достать листонош, они пробрались на стену. Оборона пока держалась, но противник и правда численно превосходил защит­ников цитадели. Неприятно удивило Бандерольку то, что насту­плением командовал кто-то один. Кто — она не могла понять. Ве­роятные лидеры — Сургуч и Рыжехвост, были убиты.

Значит, за войной против листонош стоял кто-то еще.

Кто-то по-настоящему умный и хитрый, облеченный достаточ­ной властью и любимый народами Крыма. Кто-то, сумевший напра­вить недовольство жизнью против «врага» — против листонош.