Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья IV-XIII века
Шрифт:
Набор находок, определяющий облик группы III Борисовского могильника, В.В. Саханев соотносил с древностями салтово-маяцкого круга. А в свете новых материалов и разработок этот горизонт памятника тяготеет к кругу «кубано-черноморской группы кремаций» (Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1998).
В Причерноморье из более чем десятка известных могильников этой группы (рис. 12А) характер погребальных сооружений изучен раскопками лишь на трех. Основным типом погребений здесь являются кремации на стороне с помещением частично собранного праха и остатков костра в небольшую ямку, реже — в урну. По крайней мере, значительная часть инвентаря носит следы пребывания в огне, а некоторые вещи преднамеренно испорчены, иногда часть инвентаря помещали отдельно от остатков кремации. Этот обряд не имеет местных корней. О появлении нового населения свидетельствует и то, что могильники основаны на новых местах («8-я щель» содержит только древности этого времени,
Каждый из рассматриваемых памятников имеет свои особенности. Погребения коней в большом количестве представлены на могильнике «8-я щель» и дважды встречены в зоне кремаций Дюрсо. В целом, погребения коней не характерны для могильников с кремациями салтово-маяцкого круга, хотя изредка и встречаются, что объясняется влиянием носителей ингумационных обрядов или специфичными ритуалами (Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1988, с. 211). Единично на могильниках с кремациями попадаются и ингумации. Все 8 ингумаций из Борисово принадлежали детям, на могильнике «8-я щель» в одном случае это женщина, в другом — ребенок. В Дюрсо же две ингумации находились в центре зоны кремаций, и несколько ингумаций, вероятно, синхронных кремациям, были и на других участках Дюрсо, в том числе в районе стыка зон разных обрядов (рис. 13). На могильниках «8-я щель» и Борисово есть кремации в урнах, что не встречено в Дюрсо.
Рис. 13. Расположение погребений на могильнике Дюрсо. Составлена И.О. Гавритухиным по материалам А.В. Дмитриева.
Условные обозначения: 1 — трупоположения; 2 — трупоположения, нарушенные в древности; 3 — трупосожжения; 4 — могилы коней; 5 — границы раскопанной площади.
В Борисово кремации или скопления вещей в грунтовых ямках составляют лишь около четверти погребений III группы, а около 50 из 82 могил содержали кремации в ямах, обложенных каменными плитами. Правда, в ряде случаев каменные ящики имели небольшие размеры или даже треугольную форму, отдельные каменные ящики носят следы воздействия огня. Судя по плану раскопок 1911–1912 гг., большинство кремаций в ямках образуют компактные группы, окруженные погребениями в каменных ящиках, а детские ингумации расположены на юго-восточной периферии зоны концентрации могил. В северо-восточной части участка исследованы каменные ящики с остатками кремации, выше которых были поставлены черепа, в одном случае 3 (могила 91), в другой — 19 (могила 99), последние были перекрыты каменной плитой, на которой лежало скопление обожженных вещей. Погребения, совершенные по разному обряду, не отличаются по составу инвентаря, лишь ингумации детей, в целом, более бедны. Захоронения в каменных ящиках не известны на других могильниках с кремациями салтово-маяцкого времени и явно отражают синтез с местными погребальными обычаями. «Отклонения» от «стандарта», объединяющего могильники с кремациями VIII–IX вв., не могут заслонить их культурного единства. Каждый из случаев имеет собственные объяснения: вариации погребальной практики разных общин; какие-то особые обряды; присутствие носителей других традиций, в том числе местного населения, в разных коллективах удельный вес и, вероятно, статус последних были различными.
Значительную и не связанную с местными традициями часть погребального инвентаря рассматриваемых памятников составляют предметы снаряжения коня и воина. Часты находки слабоискривленных сабель, как с прямой, так и коленчато изогнутой рукоятью; как правило, они имеют перекрестья, типы которых весьма разнообразны, встречаются скобы для подвешивания, полукруглые или с выступом на середине оковки ножен (табл. 73, 3; 78, 12–16, 64). Сабельные гарнитуры изготавливались из железа, иногда с таушировкой благородными металлами, реже — из бронзы. Встречаются кинжалы, в том числе коленчатые с перекрестьями, часты ножи, иногда находимые по нескольку штук, что свидетельствует о возможности их использования и в качестве метального оружия (табл. 78, 30, 52, 65). На вооружении состояли пики с узким пером ромбического сечения, топоры, в основном узколезвийные с молоточковидным обушком, известен кистень (табл. 78, 33, 34). Об активном использовании луков свидетельствуют колчанные крюки и скобы, многочисленные наконечники черешковых стрел, часто трехлопастных, есть и бронебойные (с утяжеленным жалом), обращают на себя внимание рамчатые наконечники, редкие для других регионов Европы в это время (табл. 73, 4; 77, 30–32; 78, 7-10). Защитное вооружение попадается редко, возможно, из-за высокой стоимости. Известны шлемы, склепанные из железных листов, с навершиями и кольчужными бармицами, кольчуги с налокотниками, поножи, детали щитов (Саханев В.В., 1914, рис. 27–29).
Конская упряжь представлена удилами с S-видными или стержневидными псалиями, арочными стременами с прорезью для путлища на выделенной пластине, прямой или вогнутой подножкой, или 8-видными, известны и оковки седел (табл. 73, 2, 5а, 8-10, 14, 17–19). Из украшений коня известны начельники с плюмажем, округлые или листовидные пластинчатые бляхи, вероятно, использовались для этой цели и бубенчики (табл. 73, 11–12).
Судя по всему, в воинские наборы всадников входили небольшие, в том числе складные, серпы (табл. 78, 30). С
Украшения представлены серьгами (нередко — золотыми или серебряными) с овальным разомкнутым кольцом, часто имеющим в верхней части декоративную насадку, подвески к ним бывают полые, украшенные зернью, или из низки шариков (табл. 78, 20). Фибулы, наоборот, почти все железные. Доминируют двухчастные застежки с широким кольцом для оси короткой пружины, сплошным приемником и крючком на конце ножки, сечение спинок очень разнообразно; значительно реже встречаются шарнирные фибулы (табл. 73, 7; 78, 6). Возможно, застежками служили и щипцевидные предметы. Впрочем, некоторые исследователи предполагают их иную функцию. Из бронзы или низкопробного серебра изготавливались браслеты, среди которых показательны имеющие на концах утолщения-шляпки, перстни с пластинчатым или имеющим выступы щитком (табл. 78, 24–25). Разнообразны подвески: костыльковые с петлей или перехватом, пинцеты, «копоушки» и «ногтечистки», стержни с миндалевидным прорезным основанием, в виде головы барана, коньковые и т. д. (табл. 78, 18, 19). Среди бус преобладают побывавшие в огне небольшие каменные (сердолик, халцедон и т. д.), шарообразной, нестрогой, реже цилиндрической и биконической формы. Среди избежавших воздействия огня бус присутствуют агатовые, шарообразные из бесцветного стекла, одночастные и многочастные с металлической прокладкой, разнообразны одноцветные из глухого стекла или полихромные (табл. 78, 22, 23) (Саханев В.В., 1914, с. 153–155). Янтарь не встречен, что может объясняться и его нестойкостью к огню.
В керамическом комплексе преобладают красноглиняные кувшины с яйцевидным туловом и сливом, реже встречаются красноглиняные и сероглиняные кружки или кувшинчики с грушевидным туловом; есть лепные горшочки, корчаги красной и серой глины, иногда орнаментированные врезными волнистыми линиями или зональным рифлением, изредка попадаются амфоры (Саханев В.В., 1914, рис. 27). Орудия труда и бытовые предметы представлены мотыжками (табл. 78, 32), серпами, кресалами, как правило, калачевидными или подпрямоугольными, оселками с отверстиями для подвешивания, инструментами, рыболовными крючками и т. д. В погребениях встречаются очажные цепи или их детали (крючья, звенья из крученого прута с перехватом на середине и т. д.); почти на всех памятниках известны вертелы и двузубые вилки из крученого стержня с кольцом для подвешивания, в Борисово найдены бронзовые клепаные котлы с железной полосой по краю (Саханев В.В., 1914, рис. 33).
Основная часть инвентаря рассмотренных памятников имеет прямые аналогии в древностях салтово-маяцкой культуры (Плетнева С.А., 1981; 1999; Березовец Д.Т., Пархоменко О.В., 1986). Своеобразна на этом фоне лишь керамика, которая локальна и частью явно связана с местными традициями. По основным характеристикам погребального обряда и особенностям состава инвентаря кубано-черноморская группа кремаций находит близкие соответствия в памятниках, расположенных в верховьях Северского Донца, что объяснимо лишь их общим происхождением и сохранившимися связями (Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1998). Происхождение этого, судя по всему, сплоченного и хорошо вооруженного народа неясно. В материальной культуре бросаются в глаза черты, связанные с кочевым миром Евразии. Высказанные предположения о тюркских или угорских корнях людей, оставивших кремации кубано-черноморской группы (Дмитриев А.В., 1978а, с. 49; Тарабанов В.А., 1994, с. 58–59), перспективны, но требуют более убедительной аргументации. Компактные ареалы двух близкородственных групп пришельцев на северной и южной границах Хазарского каганата вполне соответствуют практике этого государства в национальной и военной политике.
Многочисленные аналогии в древностях салтово-маяцкого круга допускают надежную синхронизацию кубано-черноморской группы кремаций с ранними этапами этой культуры (середина VIII — середина IX в.).
В Дюрсо (Дмитриев А.В., 1982а, рис. 13) этот горизонт прослеживается, кроме ядра зоны кремаций, компактной группой кремаций, расположенной севернее, среди ингумаций (могилы 361, 362 и др.) и погребений по обряду ингумации, разбросанных в разных частях могильника. Очевидно, в момент появления носителей обряда кремаций, могильник предшествующего населения здесь еще функционировал, и какое-то время эти группы населения сосуществовали.
Приблизительно этим же временем (около последней трети VII в.) может датироваться начало III группы погребений в Борисово (табл. 78, 8, 28, 35–37, 39, 44, 46, 52), хронологически смыкающихся с поздними погребениями групп I–II. Это подтверждает и сам факт сохранения в группе III местных особенностей в погребальном обряде и украшениях. Не выходит за рамки VII в. и дата некоторых вещей из разграбленного могильника у пос. «Ленинский путь» (табл. 73, 6, 17–19, 24–28), а также клад византийских монет в Суко, среди которых наиболее поздние принадлежат Константину IV (668–685) (Кропоткин В.В., 1962, № 26).