Крымский Джокер
Шрифт:
— Ну что — к тебе?
Кораблёв, с минуту подумав, предложил:
— Давай, наверное, на дачу… Там спокойно поговорим.
Он подождал, пока из боковых ворот выехал точно такой джип, в котором сидели они с Маринкой, и повернул ключ зажигания.
Дача у Кораблёва была в полном порядке. Вообще-то он не любил этот огромный дом с вычурными крепостными башенками и каминами в каждой комнате из мрамора разных цветов.
Не радовала глаз и огромная, как в театре, хрустальная люстра в главной комнате, на приобретение которой было потрачено небольшое состояние.
Но его жена, Полина Матвеевна, была в восторге от всей этой помпезной роскоши. В молодости, вдоволь помотавшись с мужем по военным гарнизонам с их нищенскими бытовыми условиями, сейчас она тратила немалые деньги, чтобы наверстать упущенное. На её расходы Глеб давно махнул рукой и с головой окунулся в бизнес. Так как детей у них не было, он совершенно спокойно составил завещание на имя Анны Сергеевной Кораблёвой — своей родной племянницы, не забыв, однако, выделить, давно уже не любимой супруге солидную сумму в наличных деньгах. Несмотря на осторожное ворчание жены, Кораблёв продолжал всю свою нерастраченную любовь изливать на маленькую Анютку. Даже его родная мать, проживавшая в Киеве рядышком с Маринкой, не могла похвастаться таким количеством внимания, которым он окружил маленькую шестилетнюю принцессу.
И теперь, устроившись в кресле, Глеб первым делом поинтересовался у сестрички:
— Как там наша повелительница ёжиков? Растёт?
Маринка с ногами забралась на широкую тахту, и, усмехнувшись, кивнула:
— Ещё как. Только все уши мне уже прожужжала: «Где мой дядя Хлеб? Когда он меня опять на рыбалку возьмёт?». Она тебя до сих пор, наверное, за какое-нибудь сдобное хлебобулочное изделие держит, — улыбнулась Марина. Потом добавила:
— От мамы тебе привет. Огорчается, что ты редко стал в Киеве бывать.
Глеб беспомощно развёл руками и замолчал. Молчала и Маринка, понимая, что сейчас начнётся тот самый разговор, которого она так боялась всю дорогу, пока ехала в поезде.
«Ничего… Глеб поймёт… Не может не понять, в конце концов!»
И минут через пять тягостного молчания, девушка, немного покраснев от волнения, первая задала неуверенным голосом трудный вопрос:
— Вы ведь его убить хотите, да, Глеб?
И тут же её глаза наполнились слезами.
Кораблёв от неожиданности даже закашлялся. Он встал и зашагал взад-вперёд по большой комнате. Глеб боялся даже посмотреть на Маринку, но чувствовал, что сейчас надо быть полностью откровенным. Иначе она уйдёт в себя, и тогда из неё и клещами ничего не вытянешь. А то — не дай бог, ещё нервный срыв повториться!
Он подошёл сзади к дивану, и положил руки на плечи сестрёнки. Откашлявшись, и немного оправившись от такого прямого вопроса, Глеб мягко начал издалека:
— Мариночка… Картинка ты моя… Ты ведь знаешь, как я тебя люблю! Кроме вас с Анюткой и мамы, у меня и нет-то никого. Полина, сама знаешь, давно отдалилась от нас со своими вечными курортами и ещё бог знает чем. Так что давай, девочка, будем честны друг перед дружкой. Ладушки?
Марина подняла голову и недоверчиво посмотрела на Глеба печальными красивыми глазами. Потом положила ладонь на его руку и решительно проговорила:
— Прежде, чем что-то говорить дальше, ты должен ответить мне на мой вопрос.
Глеб крякнул, убрал руки в карманы и снова закружил по комнате. Остановившись у дальней стенки перед какой-то, не совсем удачной, копией картины Айвазовского «Девятый вал», он, не оборачиваясь, каким-то чужим хриплым голосом сказал:
— Я не знаю… Правда не знаю. Но я не один решаю все эти вопросы. Ты же в курсе, что даже сейчас, несмотря на положение, мне приходится иногда прибегать к…гм… крайним методам убеждения. Это — взрослые игры. Ты ведь умная девочка и наверняка догадывалась, к чему иногда приводили твои «случайные» знакомства с разными бизнесменами и не только.
Марину с ужасом смотрела на спину Глеба. Она предполагала, что он напомнит ей о прошлых делах, но этот отчуждённый тон Кораблёва просто напугал её. Эти жестокие слова произнёс не любимый старший брат, и уж, конечно, не дядя Хлеб, в котором не чаяла души её дочурка — в дальнем углу комнаты, повернувшись к ней спиной, стоял беспощадный и решительный чужой человек, который говорил ей страшные вещи. Маринку начал бить лёгкий озноб.
В полном молчании прошло ещё пять минут.
После напряжённых раздумий, Глеб достал телефон, и сказал в трубку:
— Мы сейчас с сестрой обедать поедем. Ресторан «Три пескаря». Распорядись…
Потом он подошёл к поникшей испуганной девушке и тихо сел рядом. Она невольно немного отодвинулась. Заметив это, он внутренне содрогнулся и робко протянул к ней руку.
— Его не тронут. Обещаю тебе. Но ты должна будешь рассказать, где он, и какие у него планы. За обедом поделишься, ладно? А сейчас скажи — он в Крыму?
Лицо Маринки немного прояснилось, и она, посмотрев Кораблёву в глаза, кивнула. Потом взяла протянутую руку, уткнулась в неё носом и всхлипнула. Глеб резко мотнул головой, чтоб отогнать подступивший к горлу комок.
«Бедная девочка… Видно, что действительно этот парень ей небезразличен. Ну да ладно.
Главное — этого красавца быстрее Лиды сыскать. Иначе, действительно, есть шанс, что Маринке придётся в следующем году две могилы посещать. Вот кошмар-то!»
Он стал осторожно поглаживать девушку по голове. Маринку оторвала лицо от его руки и подняла глаза:
— Давай не поедем никуда, а, Глебушка? Пусть сюда привезут…если можно…
Кораблёв широко, по-доброму улыбнулся:
— И это спрашивает владелица сорока процентов акций заправок «Югнефть»? Да для тебя, только пальцем щёлкни — весь ресторан сюда привезут! Со всей обслугой и даже с фонтаном их идиотским!
Он достал мобильный, и стал отдавать распоряжения. Затем повернулся к Маринке и, превратившись в прежнего заботливого Глеба, спросил:
— Ну, а так, вообще — какие у тебя планы в Крыму, сестрёнка?
Марина достала сигарету и закурила:
— Пока не знаю… Может, к себе в Форос съезжу. Мне одной побыть хочется.
Глеб тут же схватился за эту мысль:
— Отличная идея! На кипарисы посмотришь… Солнышко с морем поздней осенью — это же рай настоящий!
И тут же подумал: «Как это я сам не додумался в Форос её отправить на время? Там и ребяткам моим охранять сподручнее будет — все на виду».