Крымский Джокер
Шрифт:
— Во-во… — скривился Глеб, вспомнив о своей расточительной и безвкусной жене. — Ладно, сестричка. Мне надо с парнем твоим встретится, — он перехватил встревоженный взгляд Марины. — Да не беспокойся ты! Мы теперь с ним будем в одной команде играть. Но одно тебе скажу — замуж тебе, скорее всего, прямо завтра придётся выйти, — он посмотрел в удивлённое лицо, не ожидавшей такой прыти, девушки, и продолжил думать вслух: Крайний срок — в понедельник. Я сейчас переговорю с нашими юристами, и порешаю. А теперь дуй наверх — спать! Поди, всю ночь в поезде голову ломала, как старшего брата вокруг пальца обвести? У-у-х, гривастая!
Он с удовольствием потрепал маринкины густые волосы, и направился к выходу.
Марина после его ухода подошла к окну и подождала, пока машина Глеба не скроется за пригорком. Потом она проворно бросилась к телефону и стала набирать номер Виктора.
Прождав пять минут вызова, она повторила попытку. Но опять шли длинные гудки — никто не брал трубку.
«Ничего — может, спит где-нибудь мой студент… Витька — соня! Ладненько — потом ещё позвоню…» — решила она. Затем, прихватив с собой весёлого ёжика и чёрную книжку, она поднялась наверх. Устроившись поудобнее на огромной кровати в одной из двух спальных комнат, Маринка укрылась тяжёлым мохнатым покрывалом и открыла книжку.
Слипающимися глазами она успела прочитать всего несколько строк и быстро уснула, так и не поняв до конца смысл прочитанного:
«…- Теперь так много фальшивых денег, — спокойно пояснил Иуда.
— Это деньги, пожертвованные благочестивыми людьми на храм, — сказал первосвященник Анна, быстро оглянувшись. — Но разве благочестивые люди умеют отличить фальшивое от настоящего? Это умеют только мошенники…»
…Примерно в это же самое время, всего в сотне километров от спящей Маринки, на старом кладбище села Ореховка возле небольшого холмика с покосившейся оградой стояли двое мужчин.
Один из них налил в стопку немного водки и плеснул на могилу. Затем резко опрокинув оставшееся содержимое в рот, тихо сказал:
— Спи спокойно, тётя Оля. Я помню о тебе. И, хотя я очень редко говорил это — я люблю тебя…
Он грустно посмотрел на потускневшую от времени фотографию и обернулся к своему спутнику:
— Памятник закажи поскромнее, — не ровен час украдут.… Но чтобы обязательно с оградкой и лавочкой, помнишь?
Светловолосый мужчина ещё с минуту постоял в молчании, и решительно запахнул пальто:
— Ну что, Толстый — двинули?
…Утро выдалось солнечным, и Карытин проснулся раньше будильника, который заботливая Алена поставила у него в изголовье. Настроение у него было прекрасное. Принимая душ, он весело напевал: «Отдохни мой ствол и финка — я устроил выходной!»
Выскочив из ванной, он растёрся свежим полотенцем и стал причёсывать свои непокорные, быстро отрастающие вихры жёсткой щёткой. Присмотревшись к отражению в зеркале, Витька заметил, что у него опять стала отрастать бородка.
«Завтра побреюсь… В Стамбуле…» — безмятежно подумал он. Потом взял с тумбочки свой мобильный телефон и просмотрел меню. Оказывается, ему вчера кто-то два раза звонил. Он глянул время приёма звонка и чертыхнулся. Вчера, когда они с Володей ездили на кладбище, Витька забыл на столе свой телефон, и теперь узнать о странном звонке было сложно.
Номер был незнакомый, с севастопольским кодом, и Виктор на секунду задумался. Потом, в который раз за последние два дня, набрал Маринкин номер, но ответом ему как всегда были только длинные гудки. Послушав с минуту безнадёжное пиканье, он махнул рукой и пошёл будить Толстого.
Через полчаса оба приятеля забрались в такси с пожилым обстоятельным водителем в толстых профессорских очках. Весь его вид не располагал к торгу, и пришлось согласиться на названную слегка завышенную цену.
— Плачу я, — твёрдо сказал Володя.
Витька с озорным огоньком в своих синих глазах глянул на друга и вежливо промолчал.
Ему было как-то особенно легко в это свежее утро, и он во все глаза смотрел в окошко автомобиля на притихшее величаво-спокойное море, над которым поднимался огромный солнечный диск. Карытину было по душе, как начинался этот последний день на родной земле. И он старался не пропустить ни одного мгновения, чтобы навсегда запомнить это синее высокое крымское небо с едва заметными где-то на горизонте облаками; эту евпаторийскую пустую трассу весело бегущую вдоль широкой морской глади, и, конечно же, само тёмно-бирюзовое море с маленькими пенными барашками у самой кромки.
Володя был не так восхищён пейзажем, открывавшимся перед ними. Он не выспался, и теперь, прикрыв глаза, пытался наверстать упущенное. Когда до Симферополя осталось минут десять езды, он открыл глаза и с удивлением посмотрел на друга, который с нескрываемым восхищением рассматривающего чёрные осенние поля, раскинувшиеся по обе стороны дороги. На губах Виктора застыла блаженная улыбка.
Володя тоже посмотрел по сторонам, и не найдя в пролетающей мимо окон машины картине ничего достойного внимания, тронул Витьку за рукав.
— Хорош лыбу давить, чувак! Смотри — расклад такой. Ты же из машины выходить не хочешь?
Карытин отрицательно мотнул головой.
— Так вот, — тихим голосом продолжил Толстый, — тогда бабки пусть у тебя побудут. Держи — здесь две пятьсот.
— А не боишься, что я ка-ак побегу? — лукаво спросил Карытин, принимая конверт с деньгами.
— Подожди немного с приколами, Витяй. Дай договорить. Короче — делаем так: если я нахожу подходящую тачку, то мы с продавцом подъезжаем к тебе, и на двух машинах едем к нотариусу — генералку оформлять. Сообразил?
Витька опять кивнул. Ему нравился этот обстоятельный диалог, и хотя некоторая нервозность Толстого вызвала у него внутреннюю усмешку, он как можно серьёзнее успокоил приятеля:
— Базару нет, чувак… — и добавил: — Купим машину — и в Алушту сразу потом рванём, ладно?
Пришла очередь Толстому закивать своей большой лобастой головой. Остальное время до авторынка приятели ехали молча.
Такси припарковалось у подножия большого холма, на вершине которого и раскинулся огромный еженедельный воскресный рынок продажи автомобилей, мопедов, всевозможных запчастей, и бог ещё знает чего.