Крымский Джокер
Шрифт:
А Длинный мне в ответ и говорит:
— Давай ненадолго к одному моему другу заскочим. Мы с ним бутылочку портвейна разопьём — и потом сразу к тебе!
Мне это сразу не понравилось. Вот — ты, к примеру, молодца — в машине не пьёшь, когда рядом такой же неслабо желающий выпить чел за рулём сидит. А некоторым это трудно втолковать. Тем более, что у Саши, слава богу, ни прав ни машины до сих пор нет. Однако деваться особо некуда — Саня корифан всё-таки близкий. Из самой Москвы, опять же, притарахтел. Пришлось мне уважить старичка.
Поехали мы к его другу, который, как оказалось, является главным редактором какой-то модной симферопольской
Понятное дело, эти два дурика в очках (кстати, Андрей, который Сашин друг, тоже очки носит) взяли две, с позволения сказать, бутылочки по ноль семьдесят пять. Ну, ладно, думаю — две так две. Я-то уж Длинного знаю — ради распития одной бутылки в такую даль он бы ни за что не поехал. Хоть там внизу Ниагарский водопад будет, а не то, что занюханные красоты Симферополя.
Поехали. Всю дорогу эти пассажиры что-то тёрли о возвышенном и мудрёном. Какие-то ялтинские философские семинары… Что-то о Хайдеггере… Япония… всемирные тезисы, и прочая муть, которая завсегда, опять таки по моим наблюдениям, является необходимой прелюдией у этих умников к серьёзному забуху с мордобоем.
Наконец добрались мы. И ребятишки первую бутылочку портюшика в течение минут четырёх убрали из рассмотрения. Философы, что поделаешь… Второй пузырь пойла продержался чуть подольше, минут так десять, причём ни один из любителей симферопольских пейзажей на них так и не взглянул. Всё верно — на хрен оно им надо, когда на дне стакана с портвейном такие виды!
Потом упросили меня эти гаврики Андрея в редакцию побросить. Заодно посмотреть на его место работы, и уж потом — сразу домой. Железно.
Поехали обратно. Уже по пути в редакцию Шура потихоньку стал задираться. Типа, почему так медленно едем, что за херотень? Уже пару раз в ответ на какие-то серьёзные подачи Андрея, Длинный ответил в своём излюбленном изысканном стиле:
— А вас я попрошу не пиздеть!
Чем вызвал у главного редактора вполне объяснимое неудовольствие. Короче, ещё в машине обстановка стала тревожной. Нет — ну, ты прикинь, Витяй — я-то трезвый! И водить плохо умею к тому же! Но это всё были цветочки.
В здании редакции втроём мы в лифт не влезли. Какой-то лифт одноместный попался. Я пошёл на пятый этаж пешком, а два приятеля, о чём-то увлечённо споря, поехали на лифте. Каково же было моё удивление, когда: во-первых — я почему-то добрался до пятого этажа раньше лифта, а во-вторых, когда этот лифт всё-таки доехал, и двери его открылись, эти два философа валялись там на грязном заплёванном полу с красными от натуги лицами, и пытались друг друга придушить. Очки у обоих Диогенов отсутствовали, рубахи выбились из штанов, а галстук у Андрея выполнял совсем неожиданную функцию петли, которую Шурик ловко намотал на руку, и, практически из-за неё, выигрывал сражение.
Короче, Витяй — не поверишь: их еле разняли испугавшиеся до полусмерти работники редакции. Девушки, в основном. Очки главного редактора оказались растоптанными в пыль.
Шуре повезло больше — его чичи уцелели, только немного треснули. И он тут же с видом победителя водрузил их себе на нос.
Потом была выпитая мировая. Потом ещё. И тут я понял, что Саша сегодня в Евпатор со мной не попадает. Каким-то чудом мне удалось уволочь его в машину. Вот тут-то и начался настоящий цирк. Сначала этот «десперадо» стал на светофоре, когда я останавливался на красный свет, стучать в закрытые стёкла стоящих рядом машин. А было это, замечу, в те замечательные времена, когда в Симферополе на простой косой взгляд в иномарку запросто могли ответить очередью из «калаша».
Но разгулявшемуся Саше было всё трын-трава! Он щедро показывал водителям факи направо и налево; изловчился метким плевком из окна попасть в голубя, мирно разгуливающего на обочине, затем, наконец, попытался выйти на ходу из машины. А когда я, на полной измене, его просто пинком вышиб из салона на железнодорожном вокзале, всунув ему в руки его чемодан, планка старого монстра философии осыпалась окончательно.
Этот обезумевший от портвейна очкарик изо всей силы метнул свой довольно увесистый портфель на весьма оживлённую проезжую часть. В результате у двух троллейбусов слетели штанги и пара машин еле избежали столкновения.
А я, на полной скорости, не оглядываясь, умёлся один домой. Ну, а Саша ночь провёл в отделе железнодорожной милиции. Вот такая история. Нормально?
— Да…уж… — робко протянул Виктор, — весёлый паренёк. Но все равно — отступать некуда, — он показал рукой на дорожный знак: — Ялта, чувак!
Эх и хороша же была Ялта в этот тёплый осенний день!
В глубокой чаше, среди огромных гор, белели далёкие игрушечные домики. Они напоминали бумажные кораблики, плавающие в тёмно-зелёной ряске осеннего пруда. Над сверкающим под ярким солнцем морем, не было ни облачка. Уводящая вниз лента широкой дороги ещё сохранила нанесённую летом разметку, и тоже выглядела не по-осеннему празднично.
Приятели подъехали к автовокзалу ровно в десять минут первого. Оставив машину на платной стоянке, они направились прямиком к стеклянному зданию, возле которого, несмотря на давно закончившийся сезон, в изрядном количестве сновали туда-сюда такси и маршрутные автобусы.
— Сумку-то надо было в машине оставить, чудак! — заметил Толстый, поглядев на бодро шагающего рядом Карытина. — А вот и Сашка — в жопе неваляшка!
Саша Кузьмин оказался сухопарым, довольно стройным мужчиной, примерно их возраста, в длинной кожаной куртке и с небольшой сумочкой в руке. Своей короткой, с небольшими залысинами, стрижкой и строгими чёрными очками на немного продолговатом лице, на котором красовался крупный изящный нос, направлявшийся к ним мужчина както неуловимо выделялся среди окружающих. Всем своим внешним видом он совершенно не гармонировал ни с радостным осенним деньком, ни с оживлёнными по этому случаю людьми, которые вышли на улицу, чтобы основательно погреться перед приближающейся зимой. Какими-то совершенно неуместными казались черты всей его мрачноватой фигуры на фоне яркого солнечного дня.
«Странный чел… Словно вампир на прогулке, — подумал Виктор, но тем не менее приветливо улыбнулся идущему к ним навстречу Шурику. Толстый же, напротив, притворно нахмурился, и, приблизившись к приятелю, взметнул руку вверх:
— Зиг хайль!
— Ну, здоров, Толстый! — улыбнувшись, ответил Длинный, и друзья сдержанно обнялись, похлопав друг друга по спине. Володя повернулся к Карытину, который немного приотстал, и отрекомендовал своего корифана:
— Это Саша Длинный. Некоторые злые языки называют его так же Сашей Безбашенным, но это происки завистников, так ведь, Шурбец?