«Крыша» для Насти
Шрифт:
Но офицер направил автомат в его сторону и негромко сказал:
— Не балуй.
И все. И сразу тишина, потому что и остальные двое тоже поняли, что с ними не играют, а все происходит всерьез.
Двоих вывели, третий сидел, поджав под себя ноги, и смотрел волком. Сосновский был бледен и словно находился в прострации.
— Господин Сосновский, во избежание неприятностей говорите правду, кто еще ночевал сегодня здесь? Вы, как управляющий, просто не можете этого не знать. Иначе мы сейчас соберем здесь всех до единого ваших сотрудников, включая бабку со шваброй у входа, и
— Я не знаю, — жутко забеспокоился вдруг управляющий. — Мне трудно вспомнить, но я почти уверен, что никого… впрочем, можно посмотреть вечерние записи.
— Ах, значит, они у вас все-таки имеются?
— Ну есть, — торопился Сосновский, старательно отворачиваясь от сидящего на диване Петренко. — Но это не здесь, надо в офис…
— Пройдемте, — спокойно предложил Турецкий. — А этого выводите…
Признания были мучительными. Сосновский маялся, цедя в час по чайной ложке. Но вынужден был признаться, что вместе с этими членами фонда прибыли еще двое человек, на этот раз из Екатеринбурга. А впрочем, может быть, и из Нижнего Новгорода, где тоже есть крепкий филиал. Но уехали не то еще вчера вечером, не то сегодня рано утром, во всяком случае, даже уборщица, та самая бабка, что орудовала шваброй, их не видела. А вот на чем они уехали, этого Сосновский не знал, но предположил, что, может быть, на машине. Кажется, у них была своя машина.
— Марка? — немедленно потребовал Турецкий. — Номер?
— По-моему, «мазда», синенькая такая. Но не уверен. А номер я ж откуда могу знать?
На вопрос, как они оба выглядели, Сосновский мялся, что-то бурчал себе под нос, но так и не смог внятно описать. И тогда Турецкий сунул ему фоторобот Рэма Собинова, который все время исправлялся и уточнялся — по мере поступлений новых о нем сведений. И Сосновский страшно побледнел, будто увидел свою смерть, а потом, заикаясь, стал кивать и блеять, что этот человек на фотографии кажется ему чем-то очень похожим на того командировочного. Турецкий сказал Грязнову, что здесь, в помещениях, надо произвести тщательный обыск и собрать «пальчики», а может, что и посерьезнее обнаружится.
Следующий вопрос к Сосновскому, естественно, последовал такой: как фамилия и где проживает сотрудница Фонда Алена?..
Турецкий задумался, как бы вспоминая, и Сосновский быстро вставил:
— Фомина? Вы ее имеете в виду? — Но при этом посмотрел на Климова.
— Ее, ее, — кивнул Евгений. — Назовите домашний адрес.
— Она проживает, по-моему, где-то на Сретенке, нужно уточнить в кадрах.
Турецкий посмотрел на Женю и кивнул:
— Проверь. Мало ли?.. — А сам подумал: «Дай бог ошибиться…».
А еще через полчаса в помещении гостиницы работала следственно-оперативная группа и эксперт-криминалист Иван Иванович Козлов на корточках ползал по комнатам, собирая со всех возможных предметов отпечатки пальцев для дальнейшей их идентификации.
Но больше всего Александра Борисовича обрадовала синяя «мазда», и
2
Климов сделал Турецкому неожиданный подарок.
Не в том смысле, что слишком решительная подруга Григория Гладкова оказалась жива и здорова, но просто, мягко выражаясь, слегка помята для ведения обширной и разнообразной общественной жизни. Вид у нее был такой, будто девушку задел проезжавший мимо каток. Серьезный, отдающий уже в желтизну, крупный фингал под глазом, рассеченная и вспухшая верхняя губа и приличный клок белокурых волос, вырванный со стороны левого виска. Все, вместе взятое, указывало на профессиональную «ручную работу». Причем специалист действовал с правой руки, потому что пострадала больше левая сторона лица. Про остальное тело речи не шло, поскольку Алена прятала его в шапке густой пены.
Когда Женя прибыл по указанному в отделе кадров адресу, на его настойчивые звонки никто не отвечал. Климов уже подумал о самом худшем варианте, но услышал в тишине за дверью медленные шлепающие шаги. Новая порция звонков обрушилась в глубину квартиры, и вот уже тогда он расслышал и шепелявый, слабый, почти старческий голос:
— Кто? Кого надо?
— Алена Фомина здесь проживает? — почти заорал Климов.
— Здеся, а кто это?
— С работы ее!
— Так болеет она…
— Откройте, может, вам лекарство нужно какое? — почти вопил уже Женя.
Открыла дверь, уступая настойчивым просьбам, пожилая женщина, напоминающая сгорбленную под тяжестью ежедневных трудов домработницу.
— Где она? — сказал он, входя и руками отстраняя женщину.
— Постойте! Куда вы? Она в ванной! Господи, ну надо же на такого мерзавца нарваться!
— Кто? Вы о чем?
— Сами посмотрите! Кавалеры, называется… — И женщина, обреченно махнув рукой, ушла в комнату.
Климов постоял и толкнул дверь в ванную. В белой шапке пены лежала Алена. Причем первыми бросились в глаза именно эти подтеки на лице. Уже потом он увидел и ссадину на виске.
Женя присел на край ванной, побултыхал палец в воде и стал почесывать ей кончик носа. Она открыла глаза, потянулась, ойкнула от боли и, увидев над собой его лицо, «зарылась» в воду, собирая над собой пену.
— Что с тобой случилось? — спросил Женя, беря ее за руку.
— Ты откуда взялся?
— Где ты умудрилась так?
— Не где, а от кого… — проворчала она, пряча глаза и с трудом открывая рот — из-за вспухшей губы. — Напали в подъезде…
— Кто напал? Тот, кому ты звонила? Или его приятели, козлы очередные?
— А ты злопамятный.
— А ты сама виновата. Надо было слушаться, тогда была бы здорова. Что это там за женщина?
— Не что, а кто! Мать моя, — зло ответила Алена. — Понял теперь, какая я старая?
— Ты не старая, ты глупая… А мы очень испугались за тебя. И я, и мой начальник… Так кто отделал? Руки кто приложил?
— Тот самый, про кого ты так настойчиво пытал меня. Гриша это. Только его ты уже не догонишь. А мне? Ну досталось, так сама же и виновата, не надо было заботиться о сволочах…