Крысиная башня
Шрифт:
— Он что, будет ломать дверь? Кто-нибудь услышит и вызовет полицию.
— Нет, дверь он ломать не станет. Папа перед уходом вспомнил, что, когда был маленький, оставлял ключ под ковриком, чтобы не потерялся в школе. И — о, магическая сила привычки! — перед отъездом в Северную столицу сделал то же самое.
Мельник схватился за телефон. Соколов положил свою холодную ладонь на его горячую руку.
— Не стоит, — сказал он, — Боря уже в подъезде у ее квартиры. Если ты предупредишь ее, я велю ему войти.
Мельник опустил руку. Челюсти его
— Я не выйду наружу, — сказал он, — Если в тюрьме у меня, как ты говоришь, не будет сил действовать, то я не смогу держать ее сердце. И она умрет.
— Тогда она умрет прямо сейчас.
— Так, может быть, поединок? — Мельник пожал плечом, словно подвергая сомнению способность соперника принять вызов, — Я не собираюсь выходить. Ты тоже давно убил бы и Сашу, и меня, если бы мог. Мне кажется, это единственный выход.
Крыса разразилась ликующим стрекотом. Соколов прищурился, раздумывая. Глаза его от напряжения стали темными.
— Решим все наши проблемы раз и навсегда. Там, у мельницы. Я все равно не сдамся, убьешь ты Сашу или нет.
— Я согласен, — сказал наконец Соколов. — Но учти: ты не один. И я тоже буду там не один. По рукам?
— По рукам, — сказал Мельник.
Соколов вышел за дверь. Рук они друг другу так и не подали.
Мельник обернулся к женщинам. Они смотрели на него взволнованно и с тревогой.
— Мы поможем, улым, — сказала Айсылу.
Мельник подошел к ней, наклонился и поцеловал мягкие, теплые, пахнущие медом ладони.
— Я очень на это надеюсь, — сказал он. — Только обещай, что вы будете осторожны. Если это станет опасно, гори оно синим пламенем, Айсылу. Ты поняла меня, ты обещаешь?
— Обещаю, улым, все сделать, чтобы никого он больше не тронул. Вот это я тебе обещаю.
Она встала, поднялась на цыпочки, обняла его за шею, притянула к себе и крепко поцеловала в щеку. Мельник закрыл глаза, вдохнул ее запах — запах чистоты и дома, и словно вернулся к матери. Горло его свело от странной смеси счастья и горя.
— Ты нам скажешь, что делать? — спросила, подходя, Иринка.
Мельник кивнул, и они втроем уселись за стол. Ундина осталась в стороне. Айсылу видела, как она смотрит на Мельника: пристально, внимательно, с обожанием.
Александра за столом не осталась. Пока Мельник объяснял Иринке и Айсылу, чего ждет от них, она собрала грязную посуду и ушла на кухню.
— А ты, — обратился Мельник к ундине после того, как разговор был окончен, — побудь здесь. Если все будет хорошо, я постараюсь тебе помочь. Если нет — Александра выведет тебя отсюда.
Мельник повернулся, чтобы выйти из-за стола, и случайно задел найденную на полу книгу, которую положил рядом с собой на диванчик. Мельник поднял ее, открыл и снова вгляделся в подчеркнутые слова. Он не переводил, а, скорее, вспоминал хорошо знакомый текст любимой Сашиной книги: «Оказывается, — подумал он, когда принцесса отошла от него, — ее высочество не что
Александра появилась словно ниоткуда и резко выхватила книгу у него из рук. На ее лице было такое выражение, будто он влез в ее личный дневник. Мельник выпустил книгу из рук и сказал, обращаясь к Айсылу и Иринке:
— Вам пора.
Он подошел и обнял их по очереди, а Айсылу еще и поцеловал в седеющую макушку. Они ушли, ундина свернулась калачиком на диванчике, Александра подала ей чашку горячего кофе и пирожное.
— Мне тоже пора, — сказал Мельник. Потом спросил у Александры: — Проводишь меня?
Они вышли за дверь, в холодную ночь. С неба падал пушистый снег, он уже почти скрыл всю грязь, оставшуюся от шуликунов. Было очень красиво. Темнел на фоне низкого сизого неба огромный силуэт мельницы, лес ощетинился острыми вершинами елей, к темной реке спускалось белое, девственно-чистое пуховое одеяло.
— Красиво здесь, — сказала Александра и зябко повела плечами.
Мельник снял с себя пальто и укутал ее.
— Ты замерзнешь, — сказала Александра.
— Ничего страшного. Я согреюсь, когда вернусь.
— А если не вернешься? Я ведь не смогу надолго тебя пережить. Ты дарил мне время, а я тратила его на других. Мне совсем ничего не осталось.
— Ты жалеешь?
— Нет. А ты?
— Я тоже не жалею. Но не хочу тебя отпускать.
Они замолчали.
— Почему ты подчеркнула ту цитату в «Коте Мур-ре»? — спросил Мельник. — Она о нелюбимой женщине.
— Потому что я жалкая, — ответила Александра.
Мельник смотрел на нее и с запоздалым раскаянием понимал, к чему весь этот маскарад: узкая верхняя губа с темными волосками над ней, заплывшая жиром неуклюжая фигура, широкие брови, неухоженные грубые руки.
— Я все время думаю о тебе, все время хочу, чтобы ты ко мне прикоснулся, — сказала Саша, и голос ее дрогнул. — Когда я думаю об этом, у меня по телу идет ток. Это мучительно. Я — лейденская банка, как Юлия, меня не за что любить! Все, что я буду вспоминать перед смертью, — три последних месяца, когда мое сердце было в твоих руках, и ты дотрагивался до меня каждый день.
Она старалась не плакать. Мельник взял ее за руку. Его сердце билось быстро, кровь прилила к голове. Саша не отняла руки. Легонько, почти незаметно, сжала пальцы, и в этом простом движении было столько любви и простой радости, что он наклонился и поцеловал Александру в губы. Они были мягкими, упругими и пахли медом и яблочным пирогом. Сердце колотилось, как бешеное, в груди стало тесно от счастья.
Но Мельник вспомнил о том, что должно с ней случиться. Он отстранился и сказал, глядя в ее глаза, которые теперь еще больше, чем раньше, походили на глаза настоящей Саши: