Крысолов. На берегу
Шрифт:
— Дайте я повезу коляску, мсье. Это больше подходит для женщины — так принято у простых людей, а нас сейчас судят по одежде.
Он уступил ей коляску: нельзя выходить из роли.
— Когда придем на вокзал, не говорите ни слова, — продолжала Николь, — говорить буду только я. Сумеете вы держаться так, будто вам гораздо больше лет? Будто вам даже говорить трудно?
— Постараюсь изо всех сил, — сказал Хоуард. — Видно, вы хотите сделать из меня совсем дряхлого старца.
Она кивнула.
— Мы идем из Арраса, — сказала
— Ландерно, — повторил Хоуард. — Где это, мадемуазель?
— Это местечко не доходя двадцати километров до Бреста, мсье. Если удастся доехать туда, то к побережью можно дойти и пешком. От Ландерно до моря сорок километров. Я думаю, если не удастся проехать прямо на побережье, в Ландерно нас пропустят.
Они уже подходили к вокзалу.
— Оставайтесь тут с детьми, — тихо сказала Николь. — Если кто-нибудь о чем-нибудь спросит, прикидывайтесь совершенным тупицей.
Перед вокзалом все забито было немецкими грузовиками; всюду толпились немецкие офицеры и солдаты. Очевидно, только что прибыла поездом большая воинская часть; да еще в вокзале полно было беженцев. Николь с коляской протискалась в зал к кассам, Хоуард и дети шли следом. Старик, помня о своей роли, еле волочил ноги; рот его приоткрылся, голова тряслась. Николь искоса глянула на него.
— Вот так хорошо, — одобрила она. — Только осторожно, не сбейтесь.
Она оставила возле него коляску и стала проталкиваться к кассе. Немецкий фельдфебель в серо-зеленой форме, подтянутый, молодцеватый, остановил ее и о чем-то спросил. Хоуард, понурив голову и полузакрыв глаза, из-за чужих спин следил, как она пустилась в длинные, по-крестьянски многословные объяснения.
Вот она показала в их сторону. Фельдфебель взглянул на них, жалких, безобидных, на их убогие пожитки в дряхлой детской коляске. Потом оборвал ее словоизлияния и махнул в сторону кассы. Его внимания уже требовала другая женщина.
Николь вернулась к Хоуарду и детям с билетами в руках.
— Только до Ренна, — сказала она грубым крестьянским говором. — Дальше этот поезд не идет.
— А? — отозвался старик, приподняв трясущуюся голову.
Девушка прокричала ему в ухо:
— Только до Ренна!
— Ни к чему нам в Ренн, — невнятно промямлил он.
Она досадливо махнула рукой и подтолкнула его к барьеру. Рядом с контролером стоял немецкий солдат; Хоуард запнулся и в старческой растерянности обернулся к девушке. Она сказала что-то резкое и протолкнула его вперед. Потом стала извиняться перед контролером.
— Это мой дядя, — сказала она. — Славный старичок, только мне с ним хлопот побольше, чем со всеми ребятишками.
— На Ренн направо, — сказал контролер и пропустил их. Немец смотрел равнодушно: еще одна орава беженцев, все они одинаковы. Итак, они прошли на платформу и забрались в старый-престарый вагон с жесткими деревянными скамьями.
— Вот в этом поезде мы будем спать, мсье Хоуард? — спросил Ронни. Все же он говорил по-французски.
— Не сегодня, — ответил Хоуард. — В этом поезде нам ехать не очень долго.
Но он ошибся.
От Шартра до Ренна около двухсот шестидесяти километров, а ушло на них шесть часов. В этот жаркий летний день поезд останавливался на каждой станции, а нередко и между станциями. Почти весь состав занимали германские солдаты, направляющиеся на запад; только три вагона в хвосте оставлены были для пассажиров-французов, в одном из этих вагонов и ехали Хоуард со спутниками. Иногда к ним в купе садились еще люди, но через две-три станции выходили, никто не проделал с ними всю дорогу с начала до конца.
Это было томительное путешествие, отравленное страхами и необходимостью притворяться. Когда с ними в купе оказывались посторонние, старик впадал в дряхлость, а Николь опять и опять повторяла ту же басню: они едут в Ландерно из Арраса, дом разрушили англичане. Поначалу ей было нелегко из-за детей, вовсе не склонных ее поддерживать, они-то знали, что все это ложь. Каждый раз, когда Николь повторяла свой рассказ, а Хоуард понимал, что все висит на волоске, обоим приходилось помнить о слушателе и в то же время зорко следить за детьми, не дать им вмешаться и все погубить. Наконец детям надоело слушать; они принялись бегать взад и вперед по коридору, разыгрывали все ту же считалку, подражая крикам животных, или глядели в окно. Впрочем, крестьянам и мелким лавочникам, попутчикам Хоуарда, тоже не терпелось поговорить, поведать о собственных горестях, и потому им было не до подозрений.
Наконец-то, когда жестокая жара начала спадать, прибыли в Ренн. Поезд остановился, и все вышли; немецких солдат выстроили на платформе в две шеренги и повели прочь, только рабочая команда осталась укладывать хозяйственное снаряжение на грузовик.
Возле контролера стоял Немецкий офицер. Хоуард прикинулся совсем дряхлым старикашкой, а Николь пошла прямо к контролеру узнать про поезда на Ландерно.
Из-под опущенных век Хоуард следил за нею, дети толпились вокруг, беспокойные, чумазые, усталые с дороги. Он ждал, терзаясь опасениями: вот-вот офицер потребует документы. Тогда все пропало. Но в конце концов немец дал ей какую-то карточку, пожал плечами и отпустил ее.
Она вернулась к Хоуарду.
— Матерь божья! — сердито и довольно громко сказала она. — Где же коляска? Неужто я одна должна обо всем заботиться?
Коляска была еще в багажном вагоне. Старик поплелся туда, но она оттолкнула его, вошла в вагон и сама выкатила коляску. Потом повела свое бестолковое маленькое стадо к выходу.
— У меня тут не пятеро ребят, а целых шестеро, — горько пожаловалась она контролеру.
Тот засмеялся, чуть улыбнулся и немецкий офицер. Итак, они вступили в город Ренн.