Крысолов. На берегу
Шрифт:
Довольно долго шли молча. Пьер и Биллем устали толкать коляску и уступили место Розе, Шейла семенила с ней рядом. Котенок свернулся в коляске и спал крепким сном.
Вскоре Николь показала вперед:
— Вот и дом… вон там, среди деревьев.
Надо было пройти еще около мили. По-видимому, это была большая, процветающая ферма; дом и хозяйственные постройки стояли среди деревьев, защищенные от ветра. На окрестных холмах, сколько хватал глаз, раскинулись, пастбища.
Через полчаса подошли к ферме. По длинному ряду конюшен сразу видно было, чем занимается владелец; неподалеку на огороженных
Они направились к домику у ворот, подобию сторожки, и Николь спросила, где найти хозяина. Их послали к конюшне, и они пошли вдвоем, оставив детей с коляской у ворот.
На полпути их встретил Аристид Арвер.
Он был маленького роста, худощавый, лет пятидесяти пяти; острые черты лица, проницательный взгляд. Хоуард тотчас понял, что это человек очень неглупый. А потом подумал, что у такого человека вполне могла вырасти дочь-красавица, признанная королева красоты «мисс Ландерно». Тонкие черты лица, заострившиеся с годами, наверно, были очаровательны у молоденькой девушки.
Арвер был в мешковатом черном костюме, вокруг шеи вместо воротничка обернут не слишком чистый шарф; на голове черная шляпа.
— Вы не помните меня, мсье Арвер? — сказала Николь. — Вы были так добры, что пригласили меня однажды, я приезжала с отцом, полковником Ружероном. Вы показывали моему отцу конюшни. А потом принимали нас у себя дома. Это было три года назад… помните?
Тот кивнул.
— Прекрасно помню, мадемуазель. Полковник очень интересовался моими лошадьми, они хороши для армии, а он ведь, насколько я помню, служил в артиллерии? — Арвер запнулся. — Надеюсь, вы получаете от полковника добрые вести?
— Никаких вестей нет уже три месяца, тогда он был под Метцем.
— Я очень огорчен, мадемуазель.
На это отвечать было нечего, Николь только кивнула. Потом сказала:
— Будь отец дома, он, конечно, сам бы с вами поговорил. Но его нет, поэтому вместо него приехала я.
Арвер недоуменно наморщил лоб, но тут же слегка поклонился.
— Очень приятно, — уронил он.
— Нельзя ли пройти к вам в контору?
— Извольте.
Он повернулся и повел их к конторе. В пыльном, захламленном помещении полно было гроссбухов и обтрепанных канцелярских папок, по углам валялась негодная упряжь. Арвер затворил за ними дверь и предложил шаткие стулья, а сам оперся о край стола — больше сесть было не на что.
— Прежде всего, — сказала Николь, — позвольте представить вам мсье Хоуарда. Он англичанин.
Коннозаводчик слегка поднял брови, но ответил церемонным поклоном.
— Enchante [88] , — сказал он.
— Перейду прямо к делу, мсье Арвер, — продолжала Николь. — Мсье Хоуард давний друг моей семьи. Сейчас у него на попечении несколько детей, он пытается, несмотря на немцев, вернуться в Англию. Мы с мамой говорили об этом, и так как отца сейчас нет, подумали, может быть, тут поможет Жан-Анри, даст лодку. А если это невозможно, может быть, сумеет помочь кто-нибудь из друзей Жан-Анри. У нас достаточно денег, мы оплатим любые услуги.
88
очень рад (фр.)
Довольно долго хозяин молчал.
— С немцами шутки плохи, — сказал он наконец.
— Мы это понимаем, мсье, — сказал Хоуард. — Мы совсем не хотим навлекать на кого-либо неприятности. Поэтому мадемуазель Ружерон и не обратилась прямо к вашему зятю, а пришла поговорить сначала с вами.
Арвер обернулся к нему.
— Вы хорошо говорите по-французски, не всякий англичанин так говорит.
— Я прожил долгую жизнь, не у всякого англичанина было столько времени, чтобы изучить ваш язык.
Француз улыбнулся.
— И вы стремитесь вернуться в Англию?
— Ради себя не так уж стремлюсь, — отвечал старик. — Я охотно пожил бы еще во Франции. Но, видите ли, у меня на руках дети, маленькие англичане, я обещал доставить их на родину. — Он запнулся. — И есть еще трое других.
— А что за другие дети? Сколько вас всего? И откуда вы приехали?
Понадобилось минут двадцать, чтобы все это разъяснить. Наконец француз спросил:
— Эти малыши — Пьер и маленький голландец… Допустим, они попадут в Англию, а что с ними будет дальше?
— У меня есть замужняя дочь в Америке, — сказал Хоуард. — Она живет в достатке. Она приютит их у себя в доме на Лонг-Айленде до конца войны, пока мы не разыщем их родных. Им было бы у нее хорошо.
Арвер испытующе посмотрел на старика.
— В Америке? Так я и поверил. Вы отправите их за океан к дочери? И она захочет с ними нянчиться, — с детьми, которых никогда раньше не видела? С чужими детьми, с иностранцами?
— У моей дочери есть ребенок, и она ждет второго, — сказал Хоуард. — Она очень любит детей, всех детей. Об этих малышах она позаботится.
Арвер резко выпрямился, отошел от стола.
— Это невозможно, — сказал он. — Для Жан-Анри очень опасно впутаться в такую историю. Немцы наверняка его расстреляют. Вы не имеете права предлагать такое. — Он помолчал, потом прибавил: — Я должен помнить о моей дочери.
Наступило долгое, тягостное молчание. Наконец старик повернулся к Николь.
— Ну, вот и все, — сказал он. И улыбнулся Арверу. — Я прекрасно вас понимаю. На вашем месте, думая о своей дочери, я сказал бы то же самое.
— Очень сожалею, что не могу исполнить вашу просьбу, — обратился француз к Николь.
Она пожала плечами.
— Tant pis, — сказала она. — N'y pensez plus [89] .
Арверу Явно было не по себе.
— Где сейчас эти дети? — спросил он.
Ему объяснили, что дети ждут на дороге, и он пошел с Николь и Хоуардом к воротам. Близился вечер. Дети играли на берегу грязного, заросшего пруда. На лице Шейлы видны были следы слез.
— Может быть, вам удобнее здесь переночевать? — смущенно предложил Арвер. — Едва ли у нас найдутся кровати для всех, но как-нибудь устроимся.
89
Тем хуже. Не думайте больше об этом (фр.)