Крысолов
Шрифт:
— Вот это хорошо, — сказала она Хоуарду. — Пожалуй, в Ландерно удастся пройти безо всяких расспросов. Ну, а если остановят, мы им расскажем нашу сказочку, она не так плоха.
— А где мы сегодня переночуем, мадемуазель? — спросил старик. — Я всецело в ваших руках.
— Миль за пять к югу от Ландерно есть одна ферма, — сказала Николь, — там жила Мари Гиневек, пока не вышла замуж за Жана-Анри. Я ездила туда с папой на конскую ярмарку, это в Ландерно большой праздник.
— Понимаю. Как зовут хозяина фермы?
Арвер. Аристид Арвер — отец Мари. Понимаете, они люди зажиточные, папа всегда говорил, что Аристид рачительный хозяин. И потом, он понемногу поставляет лошадей для нашей армии. Один раз на празднике в Ландерно Мари признали королевой красоты. Тогда Жан-Анри с ней и познакомился.
— Наверно, очень хорошенькая была девушка, — заметил Хоуард.
— Прелестная, — подтвердила Николь. — Я тогда была маленькая, с тех пор уже десять лет прошло, даже больше. Но она и сейчас еще красивая.
Поезд все полз под жарким солнцем, часто останавливался и на станциях, и между станциями. Детям дали хлеба с колбасой и понемножку лимонада. Это ненадолго заняло их и развлекло, но им уже надоело ехать и не сиделось на месте.
— Вот бы нам выкупаться, — сказал Ронни.
— Можно нам выкупаться, мсье Хоуард? — эхом откликнулась Шейла.
— Нельзя же купаться в поезде, — сказал старик. — Может быть, попозже. А вы побегайте по коридору, там прохладнее. — И обернулся к Николь. — Они вспомнили, как купались три дня назад… или уже четыре?.. Это было как раз перед тем, как мы встретили техников из нашей авиации. Я позволил детям искупаться в речке.
— Вот было весело, — сказал Ронни. — Вода такая прохладная, приятная.
Он повернулся и выбежал с сестрой в коридор, за ними побежал Биллем.
— Англичане отличные пловцы, правда, мсье? — сказала Николь. — Даже малыши только и думают, как бы залезть в воду.
Он никогда не думал о своей родине с этой точки зрения.
— Мы пловцы? — переспросил он. — Вот как мы выглядим?
Николь пожала плечами.
— Я знаю не так уж много англичан, — призналась она. — Но Джону больше всего нравилось, когда мы ходили купаться.
Хоуард задумчиво улыбнулся.
— Джон был очень хороший пловец, и он очень любил плавать.
— Он был ужасный упрямец, мсье Хоуард, — сказала Николь. — Ни за что не хотел вести себя как все, кто приезжает в Париж впервые. Я так старалась, так готовилась к его приезду… все обдумала, составила план на каждый день. В первый день я хотела повести его в Лувр, но, представьте, ему это было неинтересно. Ни капельки.
Старик опять улыбнулся.
— Да, он был не из тех, кто любит посещать музеи.
— Может быть, в Англии так принято, мсье, — возразила Николь. — Но в Париже надо смотреть то, что Париж может показать. Право, мсье, Джон совсем сбил меня с толку. Я-то собиралась повести его в Лувр и Трокадеро, и для контраста в Musee de l'Homme [83] , и в музей Клюни, и еще у меня был целый список, я хотела ему показать выставки нового искусства. А он ничего этого не стал смотреть!
— Мне очень жаль, — сказал Хоуард. Кажется, больше нечего было сказать. — Как же вы проводили время?
83
музей Человека (фр.)
— Несколько раз купались в бассейне Молитор в Отейе. Тогда все время была жара, в небе ни облачка. И мне не удалось его затащить ни в один музей, ни в один! Он был очень, очень упрямый.
— Все же, надеюсь, вы приятно провели время, — сказал Хоуард.
— Да, но совсем не так, как я рассчитывала, — улыбнулась Николь. — У меня даже купального костюма не было. Пришлось нам с Джоном пойти и купить костюм. Я никогда прежде ничего такого не делала. Я тогда сказала — хорошо еще, что мы встретились в Париже, а не в Шартре. Понимаете, мсье Хоуард, во Франции это не принято.
— Я знаю, — сказал старик. — Джона не слишком заботили правила приличия. И хороший костюм он вам купил?
— Очень красивый, — улыбнулась она. — Американский, очень элегантный, серебристый с зеленым. Просто прелесть, так приятно было в нем показаться.
— Вот видите, — сказал Хоуард. — А в музей вы не могли бы пойти в таком костюме.
Ошарашенная Николь посмотрела на него круглыми глазами.
— Но ведь… — начала она, потом рассмеялась. — Было бы презабавно. — И опять улыбнулась. — Мсье, вы говорите нелепости, совсем как Джон.
В четыре часа поезд подошел к маленькой станции Ландерно. Они с облегчением вышли из вагона, Николь сняла на платформу всех детей, кроме Ронни, который непременно хотел слезть сам. Вытащили из багажного вагона коляску, уложили в нее остатки провизии и сунули туда же котенка.
У выхода не было охраны, и они прошли в город.
Ландерно — маленький городок, всего шесть или семь тысяч жителей; это сонный уголок на берегу капризной реки, впадающей в Брестскую бухту и потому подвластной приливам и отливам. Городок выстроен из серого камня и лежит на холмистой равнине, по ней там и сям разбросаны рощицы; это напомнило Хоуарду Йоркшир. После жары и духоты вагона воздух был особенно свеж и приятен, слабый солоноватый запах подсказывал, что уже недалеко до моря.
Немцев в городке оказалось немного. Лишь несколько немецких грузовиков виднелось под платанами на площади у реки. Те немцы, которые попадались на глаза, похоже, чувствовали себя не в своей тарелке и старались не привлекать внимания жителей, зная, что люди здесь сочувствуют англичанам. И очень старались держаться повежливей. На улицах солдаты встречались редко — серолицые, усталые, слонялись они по двое, по трое и равнодушно оглядывали чужой город. И вот что поразительно — они, кажется, просто не умели смеяться.