Крысолов
Шрифт:
Хоуарда и Николь никто не окликнул, они пересекли весь городок и вышли на проселочную дорогу, ведущую к югу. Из-за детей шли не спеша; старик уже приноровился к их медлительности. Дорога была совсем пустынна, и дети разбредались по сторонам как вздумается. Впереди лежала открытая, чуть всхолмленная местность.
Хоуард позволил Розе и Виллему снять башмаки и идти босиком; Николь отнеслась к этому не слишком одобрительно.
— Это не подходит к нашей роли, — сказала она. — В нашей среде так не поступают.
— Здесь нет строгих судей, — возразил старик.
Она согласилась, что сейчас соблюдать условности не столь важно, и они побрели дальше; Биллем и Пьер катили коляску. Впереди в небе показались три самолета; они шли на высоте около двух тысяч футов, уверенно направляясь на запад.
На Розу нахлынули воспоминания.
— Мсье, — закричала она, — смотрите! Три самолета! Скорей ляжем в канаву!
— Не волнуйся, — ровным голосом сказал старик. — Они нам ничего плохого не сделают.
— Так ведь они бросали бомбы и стреляли из пулеметов, — недоверчиво сказала Роза.
— Это другие самолеты, — сказал Хоуард. — Эти самолеты хорошие. Они нас не тронут.
И вдруг, наперекор его стараниям всех успокоить, раздался тоненький голосишко Пьера:
— Мсье Хоуард, а вы знаете, какие самолеты хорошие, а какие плохие?
Сердце старика сжалось, он снова подумал о бойне на монтаржийской дороге.
— Почему же, конечно, — сказал он мягко. — Помнишь самолеты, которые мадемуазель показывала вам в Шартре? На которых вам позволили потрогать бомбы? Они вам ничего плохого не сделали, правда? Это были хорошие самолеты. И сейчас над нами летят такие же. Они нас не тронут.
Ронни, спеша показать себя знатоком техники, поддержал его:
— Хорошие самолеты были наши, правда, мсье Хоуард?
— Да, — сказал старик.
Николь отвела его в сторонку.
— Что же вы такое говорите, — вполголоса упрекнула она. — Ведь это немецкие самолеты.
— Я знаю. Но надо же что-то сказать детям.
Она проводила глазами три далекие черточки в небе.
— Как было чудесно, когда самолеты были только развлечением…
Хоуард кивнул.
— Вы когда-нибудь летали? — спросил он.
— Дважды, на празднике, совсем понемножку. И потом один раз летала с Джоном над Парижем. Вот это было чудесно…
В Хоуарде пробудилось любопытство.
— Наверно, вы летели с пилотом? Или Джон сам вел машину?
— Ну конечно, сам, мсье. Мы были только вдвоем.
— Как же он достал самолет? — Старик знал, что в чужой стране это не просто.
— Он повел меня на танцы в клуб летчиков на улице Франциска Первого. У него был друг — un capitaine de l'Aeronautique [84] , они познакомились в Англии, когда этот капитан служил в нашем посольстве в Лондоне. И этот друг все для Джона устроил. Figurez-vous [85] , мсье, — продолжала она, — я не могла затащить его ни в один художественный музей, ни в один! Всю жизнь он только и делал, что летал, и вот он приезжает в Париж в отпуск — и опять его тянет на аэродром, ему непременно надо лететь!
84
капитан французского воздушного флота (фр.)
85
вообразите (фр.)
Хоуард кротко улыбнулся.
— Такой уж он был… Но вам понравилось?
— Это было чудесно! — сказала Николь. — Прекрасный солнечный день, свежий ветер, и мы выехали в Орли, к ангару летного клуба, и там нас ждал красивый самолет, и мотор уже работал. — Ее лицо омрачилось на мгновенье, и опять она улыбнулась. — Я мало понимаю в самолетах, — призналась она. — Этот был роскошный, сиденья обиты красной кожей, и хромированная лесенка, очень удобно, подняться в кабину. Но Джон был такой грубый.
— Грубый? — переспросил Хоуард.
— Он сказал, что этот самолет похож на клопа, мсье, хорошо, что механики не слышали. Я сказала, что очень сердита на него за такие слова, ведь нам так любезно позволили полетать на этой машине. А он только засмеялся. А потом, когда мы летели над Парижем с grande vitesse [86] , сто двадцать километров в час или даже больше, Джон обернулся ко мне и говорит «Он не летает, а ползет, как клоп». Представляете! Наши самолеты очень хорошие, мсье. Во Франции все так говорят.
86
с большой скоростью (фр.)
— Надеюсь, вы поставили этого нахала на место, — улыбнулся Хоуард.
Николь расхохоталась, такого звонкого смеха старик от нее еще не слышал.
— Это было невозможно, мсье Хоуард. Мне никогда не удавалось поставить его на место, как вы говорите.
— Очень сожалею, — сказал Хоуард и, помолчав, прибавил: — Я никогда не летал над Парижем. Это красиво?
Николь пожала плечами.
— Красиво? По-моему, с воздуха ничто не кажется красивым, вот только облака. Но тот день был чудесный, потому что облака тогда были большие, пушистые, Джон их называл ку… кум… как-то так.
— Cumulus? [87]
Николь кивнула.
— Вот-вот. Мы больше часу там резвились, летали и вокруг облаков, и над ними, и между белыми крутыми откосами, в таких глубоких туманных ущельях. А далеко внизу опять и опять показывался Париж, то увидишь площадь Согласия, то площадь Звезды. Никогда не забуду этот день. А потом мы приземлились, и меня сразу одолел сон, мы возвращались в Париж в автомобиле, и я прислонилась к Джону, положила голову ему на плечо и заснула.
87
кучевые облака (лат.)
Довольно долго шли молча. Пьер и Биллем устали толкать коляску и уступили место Розе, Шейла семенила с ней рядом. Котенок свернулся в коляске и спал крепким сном.
Вскоре Николь показала вперед:
— Вот и дом… вон там, среди деревьев.
Надо было пройти еще около мили. По-видимому, это была большая, процветающая ферма; дом и хозяйственные постройки стояли среди деревьев, защищенные от ветра. На окрестных холмах, сколько хватал глаз, раскинулись, пастбища.
Через полчаса подошли к ферме. По длинному ряду конюшен сразу видно было, чем занимается владелец; неподалеку на огороженных участках бегали лошади. За все время пути Хоуард еще не видел такого крепкого, толково устроенного хозяйства.