Крысы в городе
Шрифт:
На этот раз телефон работал. Катрич поднял трубку и сонным, недовольным голосом буркнул:
— Ну кто там? Другого времени нет?
— Это я, Артем.
Голос мгновенно изменился.
— Вы где, Иван Васильевич?! Я уже обыскался вас. Черт знает что думал.
— И правильно, потому как я был черт знает где и у кого. Ты можешь за мной приехать? И захвати для меня штаны. Любые, какие найдутся. Зачем? Да затем, что я голый…
Они сговорились. Рыжов повесил трубку. Повернулся к бакенщику:
— Тимофеич, у тебя ружье есть? Достань на всякий случай.
— Како
Тимофеевич с подозрением посмотрел на Рыжова: друг-то друг, но куда ни кинь — прокурор. Ружьецо, конечно, имеется. Как такому не быть у русского мужика. Но оно не зарегистрировано. Испокон веку в казачьем доме водились не только двустволки, но и винтовочки нарезные. К тому же припасы к ним, и ничего, не возбранялось. Советская власть стала придумывать против этого массу запретов. Новая демократия пошла иным путем и все, кроме дыма охотничьего костра, обложила налогами. Охота ли мужику платить за стволы, которые больше для души, чем для стрельбы? И получается — только признайся, что есть двустволочка, бескурковая «ижевка» калибром двенадцать с резным прикладом и добрым припасом, неизвестно еще, во что это обойдется. Прокурор, хоть он сейчас и телешом, но даже без штанов от государственной должности не отставлен. Потому лучше умолчать: береженого Бог бережет.
Рыжов легко понял, что заставляет Лихоноса не выдавать оружия.
— Ладно, — сказал он, — сговоримся так. Ружье ты все же достань. И патроны. Лучше картечь. На всякий случай. Если не понадобится — уберешь. Я твоей пушки в глаза не видел. Идет?
— Сразу бы так и говорили, Иван Васильевич.
Ружье достали, но, к счастью, оно в ту ночь не понадобилось.
— Куда прикажете, командир?
Катрич, понимая всю серьезность истории, в которую влип Рыжов, все же еле сдерживал смех. Видеть следователя по особо важным делам в своих брюках — для него широких в поясе и длинных в гачах настолько, что их пришлось подворачивать сантиметров на двадцать, в пиджаке, который сползал с плеч, было весьма забавно. Рыжов понимал это и не обижался.
— Давай, шеф, в город, — ответил он тоном капризного пассажира такси.
Попрощавшись с Лихоносом, они тронулись в путь. По дороге Рыжов рассказал все, что с ним произошло, не упуская мельчайших подробностей.
Катрич некоторое время молчал, переваривая услышанное. Уже на подъезде к городу вдруг пошутил:
— Вели вы себя, Иван Васильевич, безответственно. Распивали с Калиновской вино. Разглядывали ее прелести. Потом сауна. Ночные купанья в реке. А без вас в городе черт знает что происходит.
Рыжов почувствовал, что шуткой Катрич предваряет какое-то важное сообщение, и счел нужным ему подыграть:
— Обижаешь, Артем. Я еще принимал грязевые ванны…
— Вот-вот, а за это время успели угрохать Ольгу Дмитриевну Тимофееву и ее любовника.
— Ты что?! Не может быть!
— Может, Иван Васильевич. Может. Вы все еще недооцениваете успехи общественных перемен.
На этот раз Рыжов шутки не поддержал.
— Подробности? Знаешь что-нибудь?
— На двадцать втором километре Черноморки «мерседес» мадам Тимофеевой выскочил на полосу встречного движения. Лоб в лоб столкнулся с «КамАЗом». «КамАЗ» оказался прочнее. «Мерседес» — всмятку.
— Кто был за рулем?
— Молодой хахаль Ольги Дмитриевны. Некий Эдуард Григорьевич Порохов. Эдик. Племянник банкира Порохова. Рыжов выругался.
— Было у меня предчувствие, когда вся эта история начиналась. Да не гони ты, Артем, не на пожар едем.
Катрич сбросил газ. Стрелка спидометра качнулась и свалилась до деления «60».
— Почему вы такое предполагали, Иван Васильевич?
— Калиновская обрубает концы. За фирмой «Ольга» ее фигура, ее деньги. На днях оканчивается квартал. «Ольге» надо было бы сдавать финансовый отчет. Теперь подождем проверки. Уверен, денег на счетах «Ольги» уже не найдут.
— Шикарно! — Катрич стукнул кулаком по ободу руля. — Вам не кажется, что вся эта сволочь во много раз умнее нас? Может, ей действительно суждено управлять государством?
— Может быть. Но пока мы живы, давай сопротивляться.
— Вы станете писать рапорт о происшедшем с вами?
— Ну уж нет. Если тебе плюнут в лицо, ты будешь жаловаться?
— Ха!
На шоссе появилась встречная машина. Моргнула фарами. Катрич убрал дальний свет.
— Вот и я отвечаю: «Ха». И давай договоримся. Мы еще вчера с тобой уехали на рыбалку к Лихоносу. С ним я об этом столковался. Он подтвердит. Возвратились только утром…
— Приятно с вами работать, Иван Васильевич, — Катрич снова включил дальний свет, и дорога стала видна до гребня тягучего длинного подъема. — Мы этой суке покажем.
— Ну зачем так? Калиновская скорее волчица. Красивая, умная, жестокая. Таких противников положено уважать. Вспомни, как мы оба прокалывались…
Катрич хотел сказать, что он-то не прокалывался, но обижать Рыжова не захотел.
— Было дело, — сказал он задумчиво.
— Дипломат, — усмехнулся Рыжов. — Я же подставлялся. Думал, ты меня уешь…
— Еще будет время. Еще будет.
Спустя два дня Рыжову позвонили из «Комбанка» и от имени Тарасова пригласили заехать к нему по срочному делу. На этот раз банкир встретил Рыжова на пороге кабинета. Они поздоровались как старые знакомые. Тарасов взял гостя под руку и провел к себе.
Торжественность и кажущаяся теплота встречи сразу насторожили Рыжова. Он ощутил, что ему подстилают соломку, чтобы бросок на землю был менее болезненным.
Рыжов не ошибся. Тарасов сразу ударил наотмашь.
— Дорогой Иван Васильевич, — голос банкира звучал сухо, а сам он выглядел мрачно. — Думаю, вас это не обрадует, но мы прекращаем финансирование следствия по делу Порохова. Такого же мнения и прокурор господин Жук. Короче, дело закрывается.
Рыжов с молодости умел держать удары. Спокойно, ни в чем не проявляя вскипевшего возмущения, сказал:
— Простите, господин Тарасов, я в последнее время основательно отупел. Что значит «дело закрывается»? Тем более когда следствие близится к завершению?