Крыжовенное варенье
Шрифт:
Татьяна пристроилась в тенечке. Поставила рядом плетеную корзинку (баночку варенья в ней она прикрыла тряпицей) и, дабы нутро от трясучести утихомирить, стала рассматривать дворец, да площадь пред ним. Сосчитала белоснежные колонны на розовом фоне парадной части, — восемь штук, меж ними, соответственно, семь арок. Похожей колоннадой украшены каждый из четырех флигелей. Бывало, Татьяна с мужем жили при дворце, но так долго и так пристально она его еще ни разу не рассматривала, времени не было, да и заботы водились иные…
Площадь пустынна и раскалена от лучей солнца. Не то, что людей, сухого листика, сломанной ветки на ней не узреть — все выметают. Видать, дворник здесь порадетельней нашего Федора будет!
Подкатила роскошная красного дерева карета, запряженная четверкой лошадей. Стражник вытянулся по струнке. Карета уже успела проехать вперед, когда кучер резко натянул поводья:
— Тпру! Зачем приказали остановить, барин?
Но ответа не последовало. Вместо ответа приоткрылась дверца, на землю ступила нога в белоснежном чулке и лакированной черной туфле, затем показался и сам «барин» в лазоревом сюртуке и шитом серебром камзоле. Вокруг ворота белой муслиновой рубашки задрапирована черная лента «отшельник». На голове — парик с длинным хвостом и треуголка. Татьяна вгляделась в черты лица и ахнула:
— Батюшки! Андрюша, ты, что ль?
— Зачем ты здесь? С чего такая бледная? С Прохором что приключилось? — подскочил Анклебер.
Татьяне стало неловко и за свой наряд, и за глупую идею подарить государыне крыжовенное варенье. Хотела было набрехать, как давеча стражнику, мол, к сыну пришла. Но, с другой стороны, кто, ежели не садовник, доставит подношение императрице. Прохор участвовать отказался, а иных знакомых во дворце у нее теперь нет.
Анклебер выслушал бывшую любовницу не без иронии, но просьбу обещал исполнить. Честно говоря, не дичись его Татьяна последние два года, не чурайся его помощи, он вряд ли пошел бы теперь у ней на поводу.
— Ты ступай, — женщина оглянулась на карету, — то бишь, едь. Я тебя здесь подожду. Хочу знать, примет ли государыня подарок?
Благодетель несколько смешался, в его планы не входило нести варенье незамедлительно. В душе пребывала уверенность, что императрица отчитает «незадачливого посыльного», а в такой приятный, погожий день, как ныне, не хотелось получать взбучку. С другой стороны, лишние мгновенья общения с Татьяной и, если повезет, возможность примирения с ней, — разве это не стоит рядового жученья от Ее Величества? Государыня отходчива, позлится и перестанет.
— Зачем же здесь ожидать? — Андрей вышел чрез ворота, протянул даме руку, повел к карете.
Мимо стражника, по-прежнему стоящего во фрунте, женщина проплыла, затаив дыхание и опустив глаза. «Ну как, все ж осмелится не пущать!» Но уже через долю минуты, поставив ногу на облучок, да так, чтобы из-под платья не проглядывал обшарпанный нос туфли, надменно повела в его сторону голубыми очами. «Знай, у нас при дворе не токмо поварята в заступниках пребывают.»
— К оранжереям, — велел садовник кучеру, потом обернулся к спутнице. — Посмотришь мои новые апартаменты. Ты ведь в них не бывала?
Она робко пристроилась на край обитого бархатом сиденья, украдкой погладила переливчатую обивку боковины.
— Ты откудова такой напыщенный, Андрейка?
— Был на одном собрании.
— В Академии? — Татьяна не понимала чем конкретно занимается сие учреждение, но садовника частенько туда вызывали, стало быть, чем-то занимается…
— В Академии. Там было много знатных вельмож. Договорились образовать «Вольное экономическое общество».
Женщина испугалась. «Вольное»?! Произвольничать, что ли будут? В разрез государственному указу действовать? Ох! А, может, и того хлеще, бунт затевают?! «Волю давать — добра не видать», — тут же припомнила она частую поговорку пропойцы-мужа.
— Будем поднимать народ на великие свершения. Только то покудова тайна. Смотри, не проболтайся!
«Великие свержения»? Ну, точно, бунт! Татьяна раскраснелась от свалившейся на нее ответственности и от ужасти, что посвящена в государственный заговор. Как он сказал, «много знатных вельмож»? Ну, да! Любой бунт денег стоит. Эти богатеи скинутся и станут, бережно, считая каждую копеечку, спускать свои капиталы на подрывные для россейской государственности предприятия, — потому общество и «экономическое». Ох, матушки, ох, батюшки! Что ж теперь будет-то?
Далее ехали молча. Обогнули дворец с правой стороны, по набережной Фонтанки объехали пристройку большого галерейного зала и придворную церковь. Чрез мост миновали Мойку. Вдоль набережной тянулись аккуратно постриженные по конической форме деревья, будто гигантские сахарные головы. Возле одной из них виднелась одинокая женская фигура в дымчатом платье, с гроздью сирени, приколотой к корсажу. У ног дамы крутилась белая собака.
— Императрица?! Вот так удача! Может быть, прямо сейчас к ней и подойти, лучший момент я вряд ли сыщу, — справедливо рассудил Анклебер. — Повезло тебе, Татьяна, ответ государыни из первых уст услышишь. Только сиди, здесь, не высовывайся! (А про себя добавил: «Даже ежели владычица взъярится».)
Садовник приказал кучеру остановить лошадей. Взял в руки корзинку с вареньем и, глубоко вдохнув, вышел.
Татьяна обомлела. Слова бывшего возлюбленного она растолковала по-своему: «Не высовывайся!» — боится, что я его выдам, вместе с его бунтарским сообществом. А может, наоборот, не молчать, может броситься пред матушкой-заступницей на колени, открыть ей всю правду? Чувство преданности законной правительнице и заочной «другине» теснилось в ее душе с остатками привязанности к любимому мужчине, отцу ее ребенка. «Бунтовщик» тем временем приблизился к Екатерине.
— Ваше Величество! Вас послала сама судьба!
— Што такое? — дуги бровей в удивлении поползли вверх.
— Одна особа, за невнимательность к оной вы меня некогда совершенно справедливо отчитали, и которой вашей щедрой милостью было даровано право получать ежедневный провиант от царского двора, шлет вам поклон, — Анклебер согнулся до земли. — И маленькое подношение, — откинул белую тряпицу, достал банку, покрытую промасленной бумагой. — Да нижайше просит не гневаться на нее и на меня за подобную дерзость.