Крыжовенное варенье
Шрифт:
Без сомненья, момент удачный, — самодержица не то что не разгневалась, но, напротив, просияла:
— Спасибо! Я не менее рада нашей нечаянной фстрече. Не соизволишь ли испить зо мной чаю? Отпусти кучера.
Садовник изумился предложению и на миг задумался, как поступить с Татьяной. Проницательная государыня обратила внимание на сие замешательство, повернула голову в сторону кареты. Занавеска в окне дернулась. Екатерина Алексеевна просияла еще пуще:
— А где же сама женщина, которая перетает мне презент?
Тут уж и Анклебер запунцовел, от смущения:
— У меня в карете дожидается.
— Приведи ше ее сюда. Испьем чаю втроем, — и, дабы объяснить свое панибратство, хитро сощурившись, примолвила. — Я ведь знаю, где ты сейчас был!
Татьяна все слышала. «Нет, не даром я молилась ангелу-хранителю, не оставил он меня в трудную минуту. И государыню не оставил. Императрица в курсе заговора! Но, коли так, почему она ласкова с садовником? Почему не велит его схватить? Али стража далеко, не услышит?» И тут ее прошибло холодным потом: «Батюшки, да Катерина Алексеевна считает меня его сообщницей! А чай пить зовет, потому как мнит, будто варенье — отравлено! Думает, мы в последнюю минуту откажемся его пробовать, чем себя и выдадим.»
Женщина колобком выкатилась из кареты и бухнулась самодержице прямо в ноженьки:
— Не вели казнить, благодетельница! Никакого злого умысла в себе не ношу! Напротив! Ежедневно и всенощно молюсь о здравии и процветании Вашего Величества!
Императрица расхохоталась до слез.
— Так уш и всеношно! А почиваешь-то когда, красафица? Ну, вставай, вставай с колен, мне и впрямь поговорить надо, не до аффектов тут…
«Не поверила! — поняла Татьяна и грустно поплелась следом. — Ну, знать, судьба такая! Убегать уж поздно.» Ее уныние прочувствовала белая борзая, подбежала. Заглянула в опущенные глаза и в утешенье лизнула руку.
Анклебер же вел себя на зависть спокойно:
— Если не секрет, откуда Вашей светлости известно о нынешнем собрании?
В ответ лукавое молчание.
— А, понимаю! То, должно быть, граф Григорий Орлов проболтался?
«И Орлов с ними? Поговаривают, Петра-то как раз он свергал. Неужто теперь против своей любы выступит?»
— Расскажи Андрей, кто акромя тебя да Гриши яфился?
— Барон Черкасов, граф Роман Воронцов. Среди людей ученых: философ Теплов, химик Леман, ботаник Фалк…
«Что ж он ей прямо-таки всех и закладывает!»
— Ошень важное дело затеяли. Молодцы! Еще батюшка Петр I полагал, што нашу экономию надобно приводить в лучшее состояние, и это будет главное средство к приращению народного благополучия.
Последнюю фразу Татьяна от волнения не разобрала. Но это и не главное. «Катерина Алексеевна, должно быть, просто время волынит, пока до дворца дойдем, где стража, где нас схватят. А коли хвалит Андрейку, так, значит, насмехается».
— Мы уж и план, устав продумали. Недельки через три доработаем окончательно, а там и Вашему Величеству на утверждение представим.
— В Ефропах, а именно, во Франции, потопная практика уж лет пятнадцать как существует. Они себя «энциклопедистами» кличут и фсем миром составляют «Словарь наук, искусств и ремесел». Ужо томов десять собрали. Мне о том Дидро писал, кстати, он сопирательство и затеял. Прежде хотел просто перевести аглицкую энциклопедию, но опосля справедливо рассудил, своя-то лучше.
— Я слыхал, не все гладко у мыслителя с сиим словарем…
— И не говори! Прафительство шибко противится. Они уж и печать запрещали, и цензуру вводили… Не везде такие добрые косудари, как я сдесь, в России… — Екатерина самодовольно поджала губки. Анклебер и Татьяна остановились и почтительно присели, склонив голову. — Но мы пойдем тальше! Мы не токмо книжки писать будем, мы будем насаждать все новое и полезное в кашдом хозяйстве. Когда указом принудим, когда предметной помощью. Почему б тебе, Андрей, не поделица с земледельцами секретом выращивания многоглавых колосьев? Ежели понадобитца — мошно закупить и раздать проверенные семена.
— Отчего ж не поделиться — поделюсь.
За разговорами собеседники проследовали обратно, за речку, уже не через мост, а через крытую деревянную галерею, с оной открывался вид на украшенный лепной скульптурой и гербом покойной Елизаветы Петровны парадный фасад дворца. Миновали потешную площадь, партерный цветник с крокосами и фонтаном посередине. Поднялись по ступенькам лестницы.
— Приготофь-ка нам чайку и подай к нему это вот варьенье, — приказала Екатерина подоспевшей девице-камчадалке. Девица взяла борзую за широкий зеленый ошейник с вышитым на нем золотом двуглавым орлом без короны и увела. Собака виновато обернулась в сторону Татьяны, та ей подмигнула, мол, ну что ж, остаюсь здесь без твоей поддержки.
Пока накрывали на стол, в специальной чайной зале, государыня предложила гостям присесть на кушетку.
Татьяна начала понимать: что-то в рассуждениях о новом обществе она истолковала не верно. Вольное-то оно, вольное, и даже, в некотором смысле, крамольное. («Не даром же во Франции подобное силятся обуздать!») Но Катерина Алексеевна почему-то ентого общества не боится, и даже обещает взять под личную опеку. И уж, совершенно точно, не собирается немедля их с садовником отправлять в каземат!
Андрей продолжал беседовать с владычицей, а женщина, немного осмелев, принялась разглядывать чудной столик, на который прислуга успела выставить белые фарфоровые чашки, позолоченные изнутри, и с рисованными цветами на боку.
Столик был необычен тем, что на его резной столешнице загодя обозначались места для приборов: восемь маленьких круглых углублений. Еще один круг, поболе, — по центру. А между ними — ну просто кружева, выточенные из дерева, — такая тонкая резьба.
В середину поставили самовар с заварочным чайником на макушке, сливочник и сахарницу. На один из свободных кругляков водрузили большую тарелку на высокой тонкой ножке, с сухими; пирожными, маленькими коричневыми кругляшками с шоколадным бешамелем в дыре посередине. Варенье переложили в три малюсенькие мисочки и определили им места вблизи каждой чайной пары.
Когда уселись за стол, императрица обратилась к Татьяне:
— Тфой муж конюхом у нас был? — та кивнула, память государыни ей потрафила. — Вот скаши-ка, он соломенную подстилку в стойлах один раз использовал или многожды?
— Многожды.
— А как часто ее профетривал?
— Не могу знать, Ваше Величество, — у женщины аж испарина на лбу выступила, не то от горячего чаю, не то от вопросов императрицы.
— Та оно и не важно, — махнула рукой Екатерина Алексеевна. — Потому как никто не мошет сказать, сколько раз профетривать подстилку прафильно, и когда пора менять. А вот ежели ученые мужи из «Вольного экономического общества» шталмейстеров на этот счет опросят, та лучшую вариацию просчитают, — солома зазря тратица не будет, и лошади довольны останутся.