Кто хочет процветать
Шрифт:
Когда Вера появилась с подносом в руках, он воскликнул:
— Вспомнил. Лонцова, Раздорский и Неклинов.
— Молодец! — похвалила она. — Вот при следующей встречи с Терпуговым ты, как, в общем-то, его знакомый, намекни ему, что он уже потянул за единственно верную ниточку и вспугнул преступника. Тот решил сделать контршаг, чтобы запутать следствие и переключить подозрение на другого, а именно на Пшеничного. Вот почему была убита Милена! Понял?
Фролов, одновременно пережевывая рыбное филе и невероятную версию Астровой, выразил
— Нет, невозможно, убить совершенно невинного, непричастного к делу человека, тем более женщину, только для того, чтобы отвести от себя подозрение.
— Ах! Ах! Скажите, пожалуйста, женщину! — в сердцах бросила салфетку на стол Вера. — А какая разница? Женщину или мужчину? И тот и другая — Хомо сапиенс.
— Ну как же? Женщина беззащитнее, слабее…
В глазах Веры отразилось глубокое сожаление о столь устаревшем восприятии действительности Фроловым.
— Беззащитнее, слабее! — передразнила она. — Да ты посмотри на этих беззащитных! Как они толкаются в метро. Как хамят. Как давят машинами пешеходов. Как расправляются с конкурентами. Как рвутся к власти. Так что, кого убили, мужчину или женщину, значения не имеет.
— Но все равно, зачем убивать Пшеничную? Только затем, чтобы подозрение пало на ее брата?
— Ну а я что тебе только что говорила? Конечно! Они, он… Черт их знает! Убрали Милавину, подставив следствию удобного со всех сторон фигуранта, Олега Пшеничного. Но вот только Терпугов не попался на эту приманку, видно, он все-таки не такой уж слабый профессионал, приношу свои извинения. И он каким-то образом вышел на настоящего преступника, пока еще, может быть, неосознанно, но преступник заволновался и, чтобы окончательно, как он думает, погубить Пшеничного, убил его сестру.
— Я понял, — успокоил разгоряченную Астрову Фролов. — Что ж, за то, что он меня заподозрил в убийстве, я ему немного отомщу, подкину твою, по-моему, блестящую версию. Для него это будет равносильно тому, как если бы он мне высказал даже очень дельный совет, где следует на полотне приглушить или усилить освещение.
Вера расхохоталась:
— Ой, когда все это закончится, когда с шумным успехом пройдет твоя выставка… Кстати, несмотря ни на что, я уже подобрала две галереи.
— Следует спросить мое мнение.
— Подожди, сначала я снижу цену за аренду, а потом поедем смотреть. Так ты мне не дал досказать мою мысль: когда все это закончится, мы уедем на какой-нибудь остров. И пусть репортеры сходят с ума, куда это исчезли Астрова с Фроловым!
— Ты останешься у меня? — спросил он.
— Нет! Нам сейчас надо крайне осторожно встречаться. Мы оба под подозрением. Пусть все немного уляжется, а то начнутся разговоры, что это я тебя устроила в издательство.
— Не стану спорить, ты права. Повременим, но…
— Обязательно, без этого я не уйду! — задержав на Сергее многозначительный взгляд, прошептала она. — Поэтому пойду приму душ!
По дороге она вынула из сумки заигравший мелодию сотовый.
—
Когда она вернулась в комнату, на лице ее не было выражения блаженства от только что принятого душа, а только злость.
Сергей, уже тоже собравшийся в ванную, остановился, вопрошающе глядя на нее. Она вынула из волос заколку, тряхнула головой и сама задала вопрос:
— Что? Что ты на меня так странно смотришь? Что-нибудь случилось? — Ее взгляд просветлел непониманием.
— Нет, — ответил он. — Отчего-то показалось, что ты встревожена.
— Ну не без этого. Подполковник Терпугов кого хочешь встревожит своими версиями.
Когда Фролов вернулся из ванной, Вера сидела в кресле и пила коньяк. Он зашел сзади, поцеловал ее в шею. Она ответила не сразу, словно Сергей ей уже опостылел. Провела рукой по его волосам. Он удивленно взглянул на нее.
— Пойдем, — встала она с кресла и пошла в спальню.
Не поинтересовавшись, свежие ли простыни, легла.
— Ну, что ты? — спросила, засмеявшись, но мысли ее были далеко.
И тогда она притянула к себе Сергея и попыталась отделаться, хотя бы на время, от гложущих ее проблем.
— Вера, останься, — попросил Сергей, когда она приподнялась на локте, чтобы взглянуть на часы.
— Нельзя! Вдруг позвонят по домашнему телефону. — Кто?
— Да твой же Терпугов. Нет-нет, Сережа, — одеваясь в лиловато-розовом свете ночника, говорила она, — надо немного благоразумия, и как только все уляжется…
Сергей нехотя поднялся, накинул халат и глянул в окно.
— Опять снег! Весна и опять снег.
— Что, правда? — подошла к окну Вера.
— Смотри, как кружит вокруг фонарей.
— Не надо, — остановила она Сергея, потянувшегося за брюками. — Не провожай. Что тут, спуститься с третьего этажа. Буду проезжать мимо окна, посигналю фарами, что все в порядке. А то ты такой тепленький, — скользнула она губами по его шее, — еще простудишься.
Сергей проводил Веру до двери и прислушался к торопливому стуку ее каблуков. Вот хлопнула первая входная дверь. Он зевнул и пошел к окну.
Вера, на ходу закидывая на плечо палантин, открыла первую дверь, которая со стуком захлопнулась за ней, и протянула руку к светящейся в темноте тамбура кнопке выхода, как кто-то потянул ее назад, и палантин петлей затянулся на шее.
— А… — тихо вскрикнула она и замолкла.
Ее больно толкнули к стене, продолжая стягивать палантином горло.
— Ну что, стерва, доигралась? Мы предупреждали.
Вера увидела около своего лица длинное лезвие ножа. Глаза, привыкнув к темноте, различили в свете уличного фонаря, проникавшем через верхние окна тамбура, два мужских силуэта. Астрова дернулась. Палантин чуть отпустили. Она жадно вдохнула воздух. Ей тут же надавили на грудь, вжимая в стену. Она попыталась освободиться от державших ее рук.