Кто хочет стать президентом?
Шрифт:
– Они досматривают машины.
– Да. Не все, но риск большой. Но я придумала, что тут можно сделать.
– Что?
– Через два часа будьте готовы.
Майор хотел сказать: всегда готовы! Но сдержался. Зачем обижать хорошую старушку?
– Что-то случилось, Саша? – спросила Джоан, когда майор положил трубку.
– За последние дни случилось только одно важное событие – я встретил тебя.
Они некоторое время лежали в полумраке, следя за световыми фигурами на потолке, появлявшимися каждый раз,
– Расскажи мне о себе, Саша.
Елагин сначала улыбнулся этой показавшейся ему слишком наивной просьбе, но очень скоро ощутил, что ему и самому очень хочется рассказать о себе как можно больше. Словно его история могла стать скрепляющим материалом, что свяжет их друг с другом еще прочнее.
– Обо мне ты уже все знаешь, Саша. Мама умерла рано, я жила с отцом, которого очень любила, путешествовала, стараясь помочь тем, кому могла. А потом с неба на машину папы упал самолет.
– У меня тоже никого нет. Первое условие счастья, как считали древние, – живые родители. Так что мы с тобой, Джоан, автоматически должны быть признаны несчастными людьми.
– Неправда!
– И я думаю, что неправда. Несчастным я себя не считаю. Очень успешным, правда, тоже. Но это доказывает лишь то, что успешный и счастливый – не одно и то же.
Майор помолчал, чувствуя, что Джоан ждет продолжения.
– Мои родители развелись, когда мне было шестнадцать лет, а потом оба по очереди умерли. Я к тому времени уже учился в институте. Приходилось трудно, но это были лучшие годы. А когда я еще жил с родителями, я часто убегал из дому.
– Почему?
– Мне там не нравилось. Они, родители, все время находились в тихой ссоре, а это трудно перенести ребенку. Я ничего не понимал и меня выталкивало вон, как пробку из шампанского. Я проводил целые дни в чужих сараях, сторожках. Бродил по каким-то железнодорожным окраинам и пел все время одну и ту же песню: «На границе тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят, у высоких берегов Амура часовые родины стоят».
– Красивая песня, запоминается сразу, – и Джоан пропела куплет, почти не коверкая слов. – Это песня о любви?
– Почему ты так решила?
– Ну как же, там речь идет об Амор – это ведь любовь. Майор улыбнулся.
– А знаешь, ты, наверно, права. Песня о любви. Мы с сыном часто пели ее, когда ходили в поход, это была наша отрядная песня.
– Как же говорят, что русские очень военизированы, раз у них и походные песни – о любви?
– Нас вообще черт-те за кого принимают в мире – обидно! Что поделать, любим размах. Для нас Амур и любовь – одного размера.
– Я не очень здесь поняла, Саша.
– Это только со временем понимается… Так вот, в какой-то момент почувствовал я тягу к путешествиям. Мне было хорошо одному в дороге. Однажды я проехал полстраны,
Джоан промолчала, она не считала возможным сейчас говорить о семейной ситуации Елагина. Тот секунду подумал и тоже промолчал. Бросать камни в супругу казалось пошлым, говорить не то, что на самом деле обо всем этом думаешь, – еще пошлее.
– В институте меня завербовали.
– КГБ?
– Нет, не пугайся. Завербовали – плохое слово. Скажем так: я пошел на службу к государству. В конце концов оказался в Федеральной службе охраны. Есть такая организация у нас – охраняет разных важных лиц. Благодаря ей я попал в Америку. Но там, понимаешь ли, заскучал.
– Тебе не понравилось в Америке?
– Точнее было бы сказать, что мне не понравилось на государственной службе. Я люблю свою страну, но служить хотел бы ей, если можно так выразиться, не впрямую, а как-нибудь творчески, пусть и на опасных участках.
– Я не очень понимаю.
– А что тут понимать? Ты ведь тоже, насколько я узнал из твоих рассказов, старалась хоть немного, в меру своих сил, исправить тот вред, что нанесло твое государство окружающему миру.
Джоан некоторое время молчала. Майор догадался, о чем ее молчание.
– Знаешь, Джоан, давай не будем говорить о твоем и моем государстве. По крайней мере сейчас. Может быть, потом, когда поймем друг друга лучше. Еще лучше. Ведь тебе неприятно, когда ругают Америку?
– Очень.
– Ты имеешь право думать и говорить о ней все, что считаешь нужным, но не хотела бы то же самое слышать от других?
– Правильно.
– Вот и я в том же положении.
А в это время Варвара Борисовна открывала двери своего гаража. Внутри ее ожидало автомобильное ископаемое под названием «Москвич-407». Несмотря на свой возраст, машина выглядела довольно прилично. Варвара Борисовна по жизни была отличницей и аккуратисткой и свое автохозяйство старалась содержать в порядке – не для каких-то там специальных целей, а просто из принципа.
Водить когда-то она умела, но теперь не была стопроцентно уверена в своих шоферских навыках. Однако до дома племянника доехать самостоятельно все же рассчитывала. Два квартала и три поворота, как-нибудь осилим!
Нужно было еще привести технику в божеский вид. «Москвич»-универсал был в свое время отдан в аренду старому знакомому Варвары Борисовны – отчасти даже ухаживавшему за ней полковнику в отставке. Тот держал пасеку и переоборудовал «Москвич» соответственно. Задняя часть машины представляла собой крытый кузов, в котором свободно помещались шесть баков с медом и который Варвара Борисовна сейчас решила использовать в своих целях. Она вымела кузов, бросила туда пару пледов и подушек. Получился приличный будуар для пары карликов.