Кто и как изобрел Страну Израиля
Шрифт:
Другой известный роман Дизраэли еще яснее демонстрирует его сильнейшую тоску по ближневосточным «корням». «Танкред, или Новый крестовый поход» вышел в 1847 году, когда Дизраэли уже был видным парламентарием. На этот раз в центре повествования находился английский аристократ, решивший отправиться по следам Танкреда, древнего крестоносца [382] , чтобы посетить Святую землю. Поначалу целью его путешествия было раскрытие древних тайн Востока, однако затем герой добрался до горы Синай, где голос с неба приказал ему создать «эгалитарную теократию» [383] . Увы, и в этом романе религиозная фантазия не осуществилась: желанный симбиоз между евреями и христианами, плод буйного воображения автора, остался нереализованным. В любом случае, с очевидностью собираясь изобразить древнюю землю как арену, на которой сформировались обе религии, автор не забывал и о культурной моде: вся история изрядно отдает восточными ароматами, господствовавшими в лондонских интеллектуальных салонах того времени. Хотя прозаик Дизраэли и не сумел предложить читателям романа «счастливую концовку», хеппи-энд, политик Дизраэли в итоге повлиял на историческую реальность таким образом, что Британия к концу его жизни стала заметно более имперской и «азиатской» — гораздо большей по размеру и куда более колониальной.
382
Имеется
383
Tancred, or the New Crusade. — London: The Echo Library, 2007.
Руководитель Британской империи не превратился в сиониста, тем более, в христианского сиониста. Правда, он был членом той же партии, что и Шефтсбери, и поддерживал с ним тесные отношения уже в 1960-е годы, однако идея «еврейской реставрации» в Палестине, которой суждено стать в далеком будущем христианской страной, не была ему особенно близка [384] . В своей политической деятельности он великолепно служил британскому высшему классу, не отклоняясь от его интересов ни на миллиметр. Тем не менее он, быть может, не имея это в виду, внес немалый, хотя и не непосредственный вклад в создание дипломатических условий, позднее побудивших Британию принять и одобрить еврейскую сионистскую идею.
384
Воодушевление в еврейском мире, вызванное тем, что Дизраэли говорил о себе как о «человеке, принадлежащем к еврейской расе», породило фальшивку, пытавшуюся доказать, что он в глубине своей души был сионистом. См. книгу: Н. М. Гелбер. План еврейского государства по лорду Биконсфильду. — Тель-Авив: Лайнман, 1947 (на иврите).
В 1875 году, будучи премьер-министром, Дизраэли обратился к своему близкому другу, барону Лайонелу де Ротшильду, с просьбой помочь британскому правительству приобрести 44 % акций Суэцкого канала [385] . Эта огромная сделка, ставшая начальным этапом прорыва Британской империи на Ближний Восток, была успешно осуществлена. Дорога в удаленные районы Азии оказалась открытой; разумеется, все территории, примыкающие к новым [386] морским воротам, стали теперь стратегическими целями первостепенной важности. В 1878 году, пообещав Оттоманской империи поддержку в период, когда та была занята жестоким подавлением болгар, Дизраэли превратил турецкий Кипр в британскую колонию. В это же время он предпринял завоевание Афганистана, надеясь таким образом отбросить продвигавшихся в Азию русских и еще более укрепить связь между Ближним и Дальним Востоком. Как уже отмечалось выше, ни один политический руководитель Великобритании не сделал так много, как Дизраэли, для «ориентализации» империи и, разумеется, для ее расширения.
385
У формально подвластного султану египетского правительства. — Прим. пер.
386
Суэцкий канал был официально открыт 17 ноября 1869 года. — Прим. пер.
Раздел колониальных «активов» в конце XIX века, затронувший практически все уголки планеты, стал возможным не [только] из-за выдающихся талантов Дизраэли и его коллег — руководителей других империалистических держав. Его настоящей причиной был огромный промышленный рывок всей Западной Европы. Все увеличивавшийся [экономический и технологический] разрыв между европейским и другими человеческими обществами сделал возможным быстрый империалистический захват мира. С 1875 года и до конца XIX столетия «северо-западный» мир завоевал около 25 миллионов квадратных километров — в придачу к территориям, которыми он владел раньше. В 1875 году под европейским контролем находилось лишь 10 % территории Африки; в 1890 году белые люди контролировали 90 % черного континента.
Материальное и технологическое неравенство сопровождалось ориенталистским дискурсом [387] , становившимся год от года все более открытым и грубым. Если в конце XVIII столетия передовые мыслители полагали, что все люди равны, то в конце XIX века это представлялось вовсе не очевидным. Во всяком случае, тон задавали сторонники других концепций. Китайцы, индийцы, американские индейцы, черные африканцы и ближневосточные арабы считались людьми второго сорта по сравнению с белыми выходцами из Европы. Равенством между ними действительно не пахло: неевропейцы не располагали тяжелой артиллерией и быстроходными военными кораблями, равно как и удобными и эффективными железными дорогами. Кроме того, у них было очень мало образованных политиков и дипломатов, способных разъяснять их позиции и отстаивать их интересы. Неевропейцы оказались фактически безгласными как раз в эпоху, когда политический голос, средства информации и коммуникации между людьми начали играть все большую роль в быстро демократизирующемся индустриальном обществе Запада [388] .
387
По некоторым мнениям, именно быстро углублявшееся неравенство и породило этот дискурс. — Прим. пер.
388
Хотя, вероятно, с Эдвардом Саидом можно поспорить о том, что касается роли ориентализма в XVIII веке, в том, что относится к XIX и XX векам, его анализ точен и совершенно незаменим. См. его важнейшее произведение Orientalism. — London: Penguin Books, 2003.
Арабские жители Палестины также стали совершенно «невидимыми». В новых программах и планах, появлявшихся один за другим начиная с середины XIX столетия, их почти не принимали в расчет. Проникновение Запада в Святую землю, пока что лишь «научное и духовное», к ним практически не адресовалось. Когда в 1834 году часть местных крестьян восстала против египетского завоевания, Запад отнесся к ним (отчасти из-за того, что восстание причинило неумышленный ущерб немусульманским жителям страны) как к дикому кровожадному сброду — и только [389] .
389
Самая
Например, в 1865 году при Оксфордском университете был создан «Фонд исследования Палестины» („Palestine Exploration Fund“) [390] . Хотя в перечне задач фонда числились и антропологические исследования, его основные усилия были открыто сосредоточены в области изучения прошлого страны и ее физической географии. Мотивация этого крупнейшего начинания была двоякой: с одной стороны, тяга к святости, питаемой древней историей, с другой — прозаическая потребность в колониальной картографии. Интерес к нынешнему населению страны отходил на третий или даже четвертый план. Неудивительно, что королева Виктория немедленно взяла «Фонд» под свое покровительство, а вслед за ней его поддержали Монтефиоре и многие другие [391] .
390
Его не следует путать с возникшим за почти 60 лет до этого «Обществом исследования Палестины» (The Palestine Exploration Society). — Прим. пер.
391
О колониальной культурной активности в Палестине, британской и не только британской, см. дерзкую работу Йоада Элиаза (Y. Eliaz. Land/ Text, p. 27–143).
Как подчеркивает Джон Джеймс Москроп (John James Moscrop), написавший историю «Фонда», скрупулезные научные исследования сочетались в его работе с выполнением военно-стратегических задач, причем оба направления деятельности направлялись априорной уверенностью в том, что Британии предстоит завладеть Палестиной [392] . Массивную поддержку «Фонд» получал, среди прочего, из-за постоянного колониального соперничества между Британией и Францией, а также ввиду огромного интереса ко всему, что имело отношение к Суэцкому каналу. Так или иначе, к 1890 году «Фонд» внес значительный вклад в изучение географии и топографии Палестины. Многие члены «Фонда» были сотрудниками британской разведывательной службы, основные усилия которой сосредоточивались на первом этапе, то есть до приобретения канала в 1875 году, на изучении Синайской пустыни. Среди картографов «Фонда» значился, совершенно не случайно, знаменитый Томас Э. Лоуренс [393] , впоследствии, как известно, нежно полюбивший золотые пески Аравии.
392
Moscrop J. J. Measuring Jerusalem: The Palestine Exploration Fund and British interests in the Holy Land. — London: Leicester University Press, 1999. В 1870 году аналогичный фонд был создан и в Соединенных Штатах. См. там же, с. 96. Даже растения и птицы Палестины интересовали британцев больше, чем арабы. См., например, книгу зоолога и по совместительству священника Г.Б. Тристрама, близкого к «Фонду»: H. В. Tristram. The Land of Israel. A Journal of Travels in Palestine. — London: Society for Promoting Christian Knowledge, 1882.
393
Речь идет, разумеется, о Лоуренсе Аравийском (Thomas Edward Lawrence (1888–1935)), работавшем на «Фонд» существенно позднее. — Прим. пер.
Не только пустыня представлялась британским первопроходцам безлюдным пространством. Палестина за пределами святых мест также рассматривалась ими как оставленная населением территория, с нетерпением ожидающая прихода западных христиан, которые спасут ее от долгого запустения.
Неудивительно, что в таком морально-политическом климате широкая британская публика рассматривала колонизацию Палестины как в высшей степени естественный шаг. Однако Святая земля еще не принадлежала Соединенному Королевству — она была частью хрупкой Оттоманской империи. Поэтому когда в 80-е годы XIX века, вследствие еврейских погромов в России, началась, пусть в ничтожном масштабе, эмиграция еврейских поселенцев в Палестину, в Британии у нее немедленно нашлись сторонники. До этого христианские милленаристские фантазии Шефтсбери, равно как и иудейские религиозные мечты Монтефиоре, были совершенно бесплодными ввиду отсутствия человеческих субъектов, готовых их «одушевить». Евреи Британии, Франции, Германии или Италии находились на той или иной стадии культурного врастания в свои страны, поэтому идея перебраться в «страну праотцев», иными словами, на далекую периферию «культурного» мира, представлялась им совершенно неприемлемой. Однако теперь, в новых условиях, начал постепенно образовываться реальный базис для осуществления этих фантазий.
Подъем местного протонационализма в западных регионах Российской империи, включавших еврейскую «зону оседлости», создавал все возрастающее давление на огромную массу людей, говоривших на идиш. Обособленность этой большой религиозно-культурно-языковой общины порождала вспышки нетерпимости у соседей; царизм охотно эксплуатировал эту нетерпимость, умело превращая ее в открытый и агрессивный антисемитизм. Кроме того, происходивший в это время быстрый рост численности еврейского населения, не имевшего возможности перебраться через «черту оседлости», резко ухудшил экономическое положение еврейского социума; его жизненные условия стали совершенно невыносимыми. Под влиянием погромов, начавшихся в 1881 году [394] и продолжавшихся с перерывами вплоть до революции 1905 года [395] , началась массовая эмиграция евреев на Запад. По существующим оценкам, до начала Первой мировой войны Российскую империю покинуло около двух с половиной миллионов евреев. Многочисленные еврейские эмигранты стучались в двери государств Центральной и Западной Европы; добрались они и до американского континента. Усиление юдофобских настроений в ряде европейских государств напрямую связано со значимой еврейской эмиграцией. Она же «ответственна» за создание первых новых еврейских поселений в Палестине, равно как и за возникновение сионистской идеи и сионистского движения.
394
После убийства царя Александра II. — Прим. пер.
395
Весьма включительно. — Прим. пер.