Кто нашел, берет себе
Шрифт:
Понятно, значит, изначальное решение — не говорить. Удивляться нечему. Задача Ходжеса — убедить Пита сменить принятое решение на противоположное.
— Расскажи мне о деньгах, которые приходили по почте, Пит.
Никакого видимого напряжения, на лице — ноль эмоций. Он знал, о чем пойдет речь, думает Ходжес. Его могли предупредить. Возможно, Тина передумала и скинула ему эсэмэску.
— Вы про загадочные деньги, — кивает Пит. — Так мы их называем.
— Да. Про них.
— Они начали приходить четыре года назад, плюс-минус. Мне было тринадцать, как сейчас Тине. Конверт на
— Пятьсот долларов.
— Пару раз было чуть меньше или больше. Я не всегда был дома, когда приносили конверт, а после первых двух или трех мама с папой особо о них не говорили.
— Чтобы не сглазить?
— Что-то вроде этого. В какой-то момент Тинс вбила себе в голову, что деньги посылал я. Только откуда? Мне тогда не давали денег даже на карманные расходы.
— Если ты их не посылал, то кто?
— Я не знаю. — Кажется, он на этом закончит, но нет. Ходжес слушает, надеясь, что Пит скажет лишнее. Юноша, несомненно, умен, но иногда даже умные говорят слишком много. Если им не мешать. — Вы знаете, каждое Рождество в новостях рассказывают истории о том, как кто-то раздает сотенные купюры в «Уолмарте»?
— Знаю.
— Думаю, идея та же. Какой-нибудь богатый парень решил сыграть в Тайного Санту и помочь одному из тех, кто пострадал в тот день у Городского центра. Бросил в шляпу бумажки с именами и вытащил имя моего отца. — Пит поворачивается к Ходжесу, впервые с того момента, как сел в машину, его широко раскрытые искренние глаза совершенно не заслуживают доверия. — Может, он посылает деньги и другим. Тем, кто пострадал сильнее остальных и не может работать.
Неплохо, сынок, думает Ходжес. Даже не лишено смысла.
— Раздать тысячу долларов десяти или двадцати случайным покупателям на Рождество — это одно. Отправить одной семье двадцать тысяч за четыре года — совсем другое. Если добавить другие семьи, получится кругленькая сумма.
— Может, у него хедж-фонд, — говорит Пит. — Может, этот парень разбогател, когда все обеднели, и теперь мучается угрызениями совести.
Сейчас он смотрит не на Ходжеса, а прямо перед собой, сквозь ветровое стекло. От него пахнет, по крайней мере так кажется Ходжесу. Не потом, а фатализмом. Ходжес вновь думает о солдатах, идущих в бой, знающих, что скорее всего будут ранены или погибнут.
— Послушай, Пит. Деньги меня не волнуют.
— Я их не посылал!
Ходжес нажимает. В этом он мастер.
— Они свалились тебе на голову, и ты использовал их, чтобы помочь родителям в тяжелую минуту. Ничего плохого в этом нет. Это замечательно.
— Многие решили бы иначе, — отвечает Пит. — Будь это правдой.
— Тут ты ошибаешься. Большинство подумали бы именно так. И я хочу тебе кое-что сказать. Можешь мне поверить, потому что мои слова подкреплены сорокалетним опытом службы в полиции. Ни один прокурор в этом городе, ни один прокурор в этой стране не посмеет выдвинуть обвинения против юноши, который нашел деньги и использовал их, чтобы помочь семье после того, как его отец сначала потерял работу, а потом стал инвалидом из-за одного
Пит молчит, но судорожно сглатывает, словно пытается подавить рыдание. Хочет заговорить, однако его что-то сдерживает. Не деньги, но имеющее к ним отношение. Иначе быть не может. Ходжесу интересно, откуда взялись деньги, которые каждый месяц приходили в конвертах — любому интересно, — однако еще больше его интересует другое: что сейчас творится с парнем?
— Ты посылал им деньги…
— Последний раз говорю: не посылал!
— …и все шло как нельзя лучше, но потом ты во что-то влип. Скажи мне, во что, Пит. Позволь тебе помочь. Позволь вытащить тебя.
Юноша колеблется. Потом его взгляд смещается вправо. Ходжес следует за ним и видит табличку, которую положил на приборную панель. Она желтая — цвета тревоги. Цвета опасности. «ПОЛИЦИЯ: СЛУЖЕБНЫЙ ВЫЗОВ». Как же он теперь жалеет, что не оставил табличку в бардачке и не припарковался в сотне ярдов от центрального входа. Господи Иисусе, он же ходит каждый день. Сто ярдов — такая мелочь.
— Ни во что я не влип, — говорит Пит механическим голосом, совсем как навигатор на приборной панели «приуса», но на виске мальчика бьется жилка, руки на коленях крепко сцеплены, а лицо блестит от пота, несмотря на работающий кондиционер. — Я не посылал деньги. Мне надо взять лекарства для моего папы.
— Пит, послушай. Даже если бы я служил в полиции, наш разговор нельзя было бы приобщить к делу. Ты — несовершеннолетний, рядом с тобой нет взрослого, который несет за тебя ответственность. Кроме того, я не зачитывал тебе твои права… правило Миранды…
Ходжес видит, как лицо юноши замыкается — словно захлопнулась дверь банковского сейфа. Для этого хватило двух слов. Правило Миранды.
— Я ценю вашу заботу. — Все тот же вежливый механический голос. Пит открывает дверцу. — Но у меня все в порядке. Правда.
— Тем не менее. — Ходжес достает из нагрудного кармана визитную карточку и протягивает Питу. — Возьми. Позвони мне, если передумаешь. Что бы это ни было, я тебе по…
Дверца закрывается. Ходжес смотрит, как Пит уходит, возвращает визитку в карман и думает: «Черт побери, облом. Шесть лет назад, может, даже два года, я бы его расколол».
Но винить свой возраст слишком легко. Более глубинная часть разума Ходжеса, оперирующая фактами, а не эмоциями, понимает, что он даже близко не подошел. Подобные мысли — иллюзия. Пит до такой степени настроился на битву, что психологически не способен отступить.
Юноша подходит к Городской аптеке, достает из заднего кармана рецепт, скрывается внутри. Ходжес звонит Джерому.
— Билл! Как все прошло?
— Не очень. Ты знаешь Городскую аптеку?
— Конечно.
— Он вошел в нее с рецептом. Быстро подъезжай сюда. Он сказал мне, что потом поедет домой, и, может, так оно и будет, но если нет, я хочу знать, куда он отправится. Сумеешь проследить за ним? Мой автомобиль он знает. Твой — нет.
— Никаких проблем. Уже еду.