Кто не спрятался (сборник)
Шрифт:
– Попить?
– прищурился Мнишин.
– Может, тебе еще и похмелиться сбегать принести?
Но Голубко пробасил, кивнув в мою сторону:
– Сходи ко мне, попроси у Симы бутылку боржома.
Супостат с надеждой обернулся ко мне, и я увидел, что это Витька Байдаков. Боже мой, что стало с бывшим красавчиком! Двадцать лет назад это был цветущий, мордастый, румяный парень, вечно с нагловатой ухмылочкой на полнокровных губах, местная знаменитость, гроза района. Сейчас передо мной сидел обрюзгший, рано постаревший человек с заплывшими глазами, с серой, нездоровой кожей на вислых щеках. Меня он, кажется, не узнал.
Когда я вернулся с уже откупоренным боржомом и дал бутылку Витьке прямо в руки, Мнишин сказал с сожалением:
– Работали с тобой, работали, все без толку. Один покойный Зиняк столько сил на тебя, на гада, ухлопал, а зря. Ну, теперь ты допрыгался, - закончил он зловеще.
Витька залпом всосал в себя бутылку и несколько секунд сидел с выпученными глазами, отдуваясь. Потом смачно рыгнул, распространив по всей комнате тяжелый запах перегара, и вдруг завопил истерически:
– Чего "допрыгался"? Чего "допрыгался"? Что вы мне шьете? Зачем пальцы брали?
– Он замахал в воздухе испачканной черной краской пятерней.
– Убил я кого, да? Зарезал, да?
В комнате наступило молчание, только слышно было, как сердито сопит и икает Витька. Наконец Голубко довольно пробурчал:
– Прорвало малыша. Надо было давно ему водички дать. Валиулин прошелся по кабинету и присел на край стола перед Байдаковым.
– Давай, милый друг, вспоминать, откуда деньги?
Витька быстро оглядел всех, кто был; в комнате. Я заметил, что глаза у него теперь заблестели, похоже, боржом ударил ему в голову.
– А может, я их выиграл?
– спросил он с надеждой, как бы предлагая на общее обсуждение вариант ответа, который всех может устроить.
– Выиграл? У кого?
– Да не знаю я!
– рассердился Байдаков.
– В шмон, а то на бегунках.
– Значит, ты утверждаешь, что не помнишь, откуда у тебя эти деньги? сформулировал Валиулин.
– Ага, утверждаю.
– Он икнул, пробормотал "пардон" и умоляюще приложил руки к груди: - Да нет, кроме шуток, не помню! Хотите, на колени встану?
– Ты какой день в запое?
– деловито поинтересовался Мнишин.
Витька потерянно махнул рукой.
– Не спрашивайте! Месяц ни грамульки, человеком себя почувствовал, - в голосе его появился слезный надрыв, - оделся вот, - он подергал себя за полы кожаной куртки.
– Месяц не пил, а как оделся!
– наставительно прогудел Голубко, намекая на прямые материальные выгоды воздержания, а я с удивлением подумал, что мне так одеться не хватило бы месяца, даже если б я этот месяц не только не пил, но и не ел.
– С горя запил, - понурился Байдаков.
– Кота, сволочи, погубили.
– Это какого?
– удивился Мнишин.
– Рыжего, который у тебя жил?
– Угу!
– кивнул Витька и заплакал. Слезы текли по его щекам, он принялся стирать их, весь измазался дактилоскопической краской. Зрелище было жалкое.
Мнишин двумя пальцами брезгливо взял со стола мятый байдаковский платок, кинул ему на колени.
– На, утрись...
Витькины плечи содрогались. Он принял платок, начал сморкаться, хлюпать, тереть глаза, в которые попала краска.
– Весна, понимаешь...
– говорил он, всхлипывая.
– Шмонается, дурак, где-то, три дня не видал его. А вчера утром выхожу из дому, мальчишки бегут: "Дядя Витя, дядя Витя, там ваш Рыжий висит..." На дереве... во дворе... за шею проволокой... падлы...
– У него дрожала нижняя челюсть.
– Кто это сделал?
– А я знаю?
– злобно вскинулся Байдаков.
– Знал бы - убил гада!
Мнишин с Валиулиным переглянулись.
– А дальше что ты делал?
– Что... Похоронили мы Рыжего с пацанами. Тут же, во дворе. Настроение, конечно, хоть сам вешайся. Ну и пошел в магазин, куда ж еще...
– Это во сколько было?
– Да часов в двенадцать. Ребята знакомые в очереди стояли. Взял я сразу пару коньякевича, они три портвейна. Врезали, как полагается... За упокой души Рыжего.
– И что потом?
– Что потом?
– переспросил Витька.
– Проснулся утром, голова квадратная и это вон, - он мотнул головой в сторону денег на столе, - по всем карманам распихнуто. Встал кое-как и поехал в "Пять колечек" на поправку. А там повело меня, видать, на старых дрожжах...
– Как ты поправлялся, мы знаем, - нетерпеливо перебил его Мнишин. Расскажи-ка лучше, что ты делал вчера после того, как распили у магазина.
Байдаков наморщил лоб и погрузился в глубокое раздумье.
– Черт его знает, - наконец сообщил он.
– Пили - помню, а дальше - нет.
– И часто с тобой так бывает?
– поинтересовался Валиулин.
– Бывает...
– эхом откликнулся Витька.
– Особо, когда намешаешь всякой дряни, - его передернуло.
– Иногда утром гадаешь: как домой дошел? А на автопилоте!
– Ну, вот что, автопилот, - зловеще начал Мнишин, но тут зазвонил телефон. Голубко взял трубку и сразу передал ее Валиулину. Тот послушал, покивал, сказал "спасибо" и положил на место. Потом повернулся к нам.
– Пальчики его, - сказал он и с каким-то новым выражением посмотрел на Байдакова.
– Так что времени не теряйте, дуйте к прокурору за постановлением, проводите обыск.
Я увидел, как напрягся и замер Байдаков.
– Вы это про что?
– спросил он с глухой угрозой.
– Это про какие пальчики?
– Про твои, про твои, - с усмешкой ответил Мнишин и обратился к Валиулину: - Можно, Валерий Михалыч?
– Давай, - кивнул тот.
– Ты начал, тебе и заканчивать.
– Гражданин Байдаков, - сказал Мнишин, глядя поверх Витькиной головы, - вы подозреваетесь в убийстве Черкизова Викентия Федоровича, совершенном вчера в его квартире...