Кто он был?
Шрифт:
— Товарищ капитан, красноармеец Хурт по вашему приказанию явился.
Аннес протянул руку:
— Здравствуй, Рихи.
Рихи хотя и подал руку, однако дружеским пожатием со своей стороны не ответил. Лишь сухо сказал:
— Здорово.
— Ты будто и не помнишь меня, — с теплой улыбкой продолжил Аннес. — Или в самом деле не признаешь. — При этом он подумал, что Рихи мог и не узнать его, ведь и он не сразу узнал Хурта. Шесть лет — это все же шесть лет.
Рихи молчал. На его лице нельзя было ничего прочесть, кроме
— Я — Аннес. — Он был смущен поведением Рихи.
И опять ни слова.
— Ханнес Коппель, — по-прежнему дружески продолжал он. — Мы из одного края, из Порикюла.
Не может быть, чтобы Рихи его не помнил.
— Мы не виделись больше шести лет, возможно, ты и впрямь забыл меня. Ты ведь тот самый Рихард Хурт, у которого расстреляли братьев.
— Какое вам дело до моих братьев, — выдавил Рихи.
Почему Рихи выкает с ним, как с чужаком, почему проявляет к нему враждебность?
Аннес не мог понять его холодного, вызывающего тона. Рихи все еще стоял перед ним по стойке «смирно» и упрямо смотрел мимо. Это был не прежний Рихи, который мог иронизировать, зло насмешничать над тобой, но никогда не смотрел поверх тебя или мимо, это был совершенно другой человек. Его поведение нельзя было объяснить двояко, Рихи не желал с ним говорить, не хотел возобновлять старую дружбу, не допускал к себе. Это встревожило Аннеса, больно задело его, но он понял и то, что не смеет сейчас оставить Рихи в покое, послать к черту, он должен выяснить, что же случилось с ним. Должен. И он продолжил:
— Чем ты все эти годы занимался?
— Зачем вы меня вызвали?
— Я обрадовался, когда узнал тебя, — сказал Аннес. И тут же пожалел об этом, потому что Рихи мог неверно истолковать эти слова. Будто обрадовался, что тот угодил в штрафную роту.
Рихи снова молчал. Затем сказал:
— Разрешите идти.
— Нет, нет, так мы не можем расстаться, — возразил Аннес и по-свойски взял Рихи за руку. — Пройдемся немного.
Хотя Рихи и отстранил его руку, но рядом все же пошел. То ли он принял его слова за приказание и подчинился дисциплине или что-то удержало его от того, чтобы резко оборвать разговор?
— Если не хочешь говорить, не надо, — Аннес настойчиво искал подход к Рихи. — Но о себе я все же расскажу. В начале войны мои родители эвакуировались, сейчас живут за Уралом, в Челябинской области, мать считай что обезножела, мы с сестрой отплыли из Таллина с последним караваном. Оружие в руки я взял еще в Эстонии, вступил в истребительный батальон. У нас были сражения с немцами и с эстонцами, которые скрывались в лесах и пытались сводить счеты с нашими активистами. Я не знаю, насколько ты в курсе эстонских событий, по-моему, перед войной тебя не было в Эстонии.
Рихи буркнул:
— Не было.
— Чертовски жаль, в сороковом году такие, как ты, мужики очень бы кстати пришлись. Когда мы двадцать первого июня промаршировали на Тоомпеа, власти уже не
Рихи оборвал его:
— Читаешь мне политграмоту.
Нескрываемая язвительная ирония Рихи едва не вывела Аннеса из равновесия. Но он взял себя в руки. Не упустил из внимания, что на этот раз. Рихи все же обратился к нему на «ты».
До шоссе они молча шли рядом. И еще метров сто по широкой гравистой дороге, обрамленной высокими елями.
Вдруг Рихи остановился и резко спросил:
— Что тебе нужно от меня?
— Баню на улице Тульби достроили.
Аннес заметил, что Рихи оторопел. Он и сам не понял, с чего ему пришли на ум эти слова. Но это были самые правильные слова, которые смогли сквозь ледяную корку проникнуть в душу Рихи. Так Аннес думал потом.
— Какую чертову баню, — в голосе его уже было что-то от прежнего Рихи.
— Помнишь, как мы на строительстве бани на улице Тульби очищали старые кирпичи и кляли напропалую всех: Пятса, денежных тузов, господ социалистов, немецких, итальянских, испанских и доморощенных фашистов.
По лицу Рихи скользнула усмешка:
— Значит, баню на Тульби построили…
Голос его прозвучал теплее.
Раньше бы он грохнул: «Ах ты мушиный пес, ну и пес же ты мушиный!» Или что-нибудь подобное. Так было у него в привычке говорить, когда его поддевали ловким словцом, чем-нибудь таким, чего он не ожидал.
— Я думал, что ты уехал в Испанию.
Улыбка на лице Рихи угасла.
— Зачем я тебе понадобился?
— Мы столько не виделись, просто хотел поговорить с тобой. Услышать, как ты жил и что делал. Я действительно рад, что наконец тебя встретил.
Аннес снова почувствовал, что его слова можно истолковать по-разному. Рихи и впрямь уколол:
— Значит, капитан радуется.
— Да. В самом деле рад.
— А я бы вот нисколько не порадовался, если бы встретил тебя в штрафной роте.
— Я не это имел в виду.
— Не верти, спрашивай прямо.
— Хорошо. За что тебя сюда?
— Мог бы в штабе узнать.
— Ты говоришь со мной, будто я твой враг.
— Я не знаю, кто ты — враг или друг.
Слова эти больно задели Аннеса. К счастью, он сумел снести и это оскорбление. Сейчас он должен был просто держать себя в руках.
Рихи во многом изменился, прежний открытый парень стал замкнутым, ожесточившимся человеком, который относится ко всем с подозрением. Аннес сказал: