Кто по тебе плачет

Дружков Юрий

Она произнесла это очень смешно.

– Еще не по душе мне, что нормальные люди в книгах лекциями, лозунгами разговаривают. О мире, о войне... Для живых баб вся военная тема начинается в одной точке... с ребенка...

Закрыла дверцу шкафа, глянула чуть виновато:

– Я тебе серой кажусь? Да? Мало читаю?... Не сердись...Я попробую... Тут все иначе... Сугробы, дым из трубы, тишина, вечный покой, книги... Но сначала возьму эту. Про наших пчёл. Там на ульях надписи непонятные, шутливые, не шутливые?... Один улей – детский

сад. Второй – лечебница. Третий, – она улыбнулась, – командировочный... Может быть, их на лужайку надо выносить? Кому знать...

– В одном уверен, тут обитали очень добрые люди, – сказал я.

– Уж, конечно, веселые, умные... Книги тогда по-ихнему что? Видеокассеты?... Ну да, видеокассеты прошлого... Самые, первые, самые древние. Включи свой ум, свои глаза и все оживет, как на экране. А, может быть, и сильней чем на экране? Как их не беречь...

– Будто мало на свете унылых кассет.

– Значит, я такая нелюбопытная не потому, что мне все до лампочки? Правда?...

* * *

Одна коробка на складе вызывает улыбку и грустные воспоминания. То и другое. Коробка с елочными игрушками.

Я нашел ее случайно, в дальнем закутке, потому что про нее не было записи ни в одной амбарной книге. Словно кто-то привез ее тайком и спрятал до времени. Чудесный клад, огромное сокровище.

Надо будет под Новый год найти елочку. Я видел несколько пушистых не так уж и далеко: стройные, дымчатые...

У нее будет елка.

У них будет елка...

Шестая тетрадь

Начинаю шестую последнюю тетрадь, хотя пятая не закончена. Были в ней чистые две страницы. Ее у меня пока нет, а записать надо...

Голова идет кругом...

С той ночи прошло семеро суток и половина дня, когда...

Мы сидели на скамейке у леса. Она кидала синицам и другим непонятным пичугам тыквенные слегка поджаренные семечки. Стоял необыкновенный переполох. На ближнем дереве на самой длинной ветке поглядывала на разбазаривание ценностей белка, рыжая, как огонек с дымком.

Семечки падали на расчищенную, хорошо утрамбованную площадку. Птахи не вязли как прежде в снегу. Я снова разгреб заваленные дорожки, двери, подходы и все что надо.

Лицо у нее румянилось от легкого мороза. И тут я увидел, как оно побледнело. Еще ничего не осознал, ничего не услышал – увидел, как она побледнела. Потом услышал звук. Резкий, непривычный, забытый. Всё взорвалось: тишина, лес, нервы, жилы в коленках, сердце...

Грохот развеял небо над нами, закачал поляну и лес, башню водокачки. Сдунул мгновенно белку и птиц, оглушая несметной радостью и болью нас двоих.

Над поляной гремел вертолет. Он завис, поднимая сполохи снега, буран очумевшей надежды...

Когда пелена улеглась, раздвинулась медленно дверца, из машины, как с экрана в цветном увеличенном

кино, вышел живой человеки, проваливаясь, пошел к нам. За ним еще двое...

Мы не могли шагнуть им навстречу, не могли стоять, не могли бежать, не могли смеяться, говорить.

Голоса незнакомых людей звучали как во сне.

– Где Романцев? – крикнул первый, бултыхаясь в непролазном снегу. – Разве не мог почистить? Рук у него нет? Машин у него нет?

Он выбрался к нам, отряхиваясь, как большой зверь, всем телом, топая валенками. С удивлением посмотрел на женщину. Она держалась на ногах, почти повиснув на мне.

– Как там? Что там? – выдохнула посиневшими губами.

– Где там? – переспросил, непонимающий обыкновенных слов инопланетянин.

– У вас...

– У нас ничего.

– А Москва?

– Что Москва? – не понял живой человек. – На месте Москва... Тут женщина?... Как вы сюда попали? С кем? Вы кто?

Я подхватил ее, начиная злиться.

– А вы кто?

– Академик... – он протянул руку и назвал себя. – Что происходит? Где Романцев?

– Мы не знаем Романцева.

– Как?!. Остальные где?... В лесу палки от лыж. Видно ленточки... Гуляет где-нибудь?

– Мы одни...

– Давно?

– С июня.

– То есть?... Я не понимаю.

– Все лето и осень.

– Какое лето? Какая осень? – почти выкрикнул он. – Позовите еще кого-нибудь... Романцева, не Романцева...

– Мы их не видели.

– Не видели? – Он повернулся к двум спутникам, одетым как пилоты. – Я не сплю? Мы туда прилетели?... Конечно, туда. Куда же еще. Так что происходит? Откуда вы?

– С погибшего самолета. Из леса.

– И кого здесь нашли?

– Никого. Я вам сказал, никого.

– Что?!

– Никого. Ни души. Одни дома, фундаменты, склады...

Я говорил с бестолковым человеком.

– Ну знаете... – Он распахнул шубу. – Или, в самом деле, укачала вертушка или... Мы должны где-нибудь сесть. В конце концов, я... Холодно что-то...

Мы пошли к нашему дому.

– Позвольте! – остановился Академик. – Дом? Кто же строил дом? В июне дом еще не был!

– Он строил, – сказала уставшим голосом женщина.

– Он!?!

Академик смотрел сумасшедшими глазами. Вид у него был ошарашенного, даже напуганного человека. Или растерянного до предела.

– Но людей, вы говорите, нет! Как же так? – снова, повернулся он к пилотам.

* * *

Они разделись. Академик снял мохнатую шапку и стал вдруг носа и крутолоб от лысого темени. Пилоты устроились на диване. Академик почему-то потрогал стены в холле, открыл дверь в кухню, прошел в коридор, заглянул в одну дверь, в другую, вернулся к нам.

– Где же вы спите?

– На втором этаже...

– И все один? – Обвел он руками вокруг себя.

– С машинами.

– Вы строитель?