Кто по тебе плачет
Шрифт:
– Говорит Новосибирск...
Очень спокойно прозвучал женский голос...
– Блокировка звука, – пояснил Академик будничным тоном.
– Спасибо за шутку, – сказал я сухим от горечи ртом. – Хотел бы я знать, кто шутник... Поглядеть на него...
– Это не шутка, – серьезно покачал головой Академик и посмотрел на меня с грустным укором.
Я резко повернулся, подошел к ней, обнял ее за плечи.
Пусть Академик смотрит въедливыми своими глазами. Я хочу, чтобы она больше никогда не плакала... Им
Вселенная звучала, снова звучала, такая близкая, живая, никогда не терявшая надежды, звала к себе огромная милая наша вселенная, радуя безрадостных, утешая неутешных... Столько в ней человеческой мудрости, звуков и щедрости...
Академик склонился над рацией «Тайга – 77». Тоже в ней открывая что-то. Вернулся к нам, поглядел на часы.
– У меня еще не подошло время связи. Если вы не против, я бы хотел посидеть с вами... Дадите мне московские телефоны, постараюсь передать ваши весточки.
– Спасибо, – еще не своим, далеко недружественным голосом поблагодарил я. – Но зачем была нужна?...
– Вы хотите сказать, блокировка... Дорогие мои робинзоны. Я вам все объясню, потерпите. Но прежде я должен понять... Романцева и людей... Меня тревожит... поймите... Сначала мы займемся телефонами. Если нет – ваш адрес?
– У меня бумага и ручка в комнате.
– Очень хорошо. Покажите мне вашу комнату.
Я подал ей руку, чтобы она встала, и мы пошли ко мне. Дотошный Академик и тут все обнюхал: прихожую, ванну, комнату.
– Не верится, что это мог сделать один.
– Среди многих людей, может быть, и не поверится...
– Уютно. Хорошо, – кивнул Академик.
– Уютно – это вдвоем.
Он вежливо поклонился ей.
– Все-таки вы меня удивили... А это что у вас?
– Дневник... – Я отрывал из тетради лист бумаги, чтобы дать ей для телефона.
– Дневник? – оживился он. – У вас есть дневник? А вы не могли бы дать мне его почитать? – уж очень деловито спросил Академик.
– Нет.
– Почему? – в удивлении поднял брови.
– Он и мне тоже не дает, – сказала она.
– Послушайте, но ведь я не человек, я робот, я ученая формула. Я никому ни о чем не скажу. Посмотрю и верну... Пожалуйста.
– В самом деле, дай, – сказала она. – Пусть почитает. Поймет, что мы не виноваты в пропаже Романцева.
– Ну, зачем, вы?... Людей все-таки нет. Я не перестану дергать вас, пока что-нибудь не пойму. Не обижайтесь.
– Хорошо, я дам почитать... Ее не дергайте... А вот и наши телефоны. И кого спросить... Передайте, что мы нашлись и приедем...
– И приедем, – счастливо повторила женщина.
Так мне показалось.
– В Москве ночь. – Он хмуро поглядел на часы. – Но позвоним обязательно, чтобы не волновались... Нам придется тут ночевать. Где можно устроиться?
– Вы у меня. Пилот в нижнем холле, другой на складе, в комнате. Остальное все недоделано.
– Я, пожалуй, в холле на этом этаже. У рации.
– Как вам удобно.
– Хочу предупредить, – сказал Академик, – на всякий случай будьте готовы к вылету в любую минуту. На сборы не станет времени. Займитесь, пожалуйста, своими делами.
Это можно было понять, как намек на то, чтобы ему не мешали...
Пилоты взяли в тамбуре снеговые лопаты, ушли чистить подходы к вертолету. Я присоединился к ним. Возле машины снег, развеянный вихрем, обнажил зеленую, почти летнюю траву, лужайку, припорошенную бельм. Тропинка вела к ней от самого дома.
– Куда, хозяин, будем складывать? – неожиданно спросил меня пилот. И я не сразу понял, кто хозяин и что складывать.
– Много привезли? – подыграл я.
– Книги, приборы, микрофильмы, бегунок, инструменты, коммутатор, воздушный циклон для гаража, продукты, хозяйственное кое-что.
– Книги в дом, – сказал я, – продукты на склад.
Они поднялись в машину, изнутри опустили багажные ворота. Их дверями не назовешь. Опустили, как трап. И я вошел по нему в огромный гулкий бочонок, уставленный коробами, ящиками, тюками.
Но пришлось вернуться к дому и привезти санки, чтобы отправить ящики на склад. Не меньше сорока ящиков и коробок...
Для кого? И кто напишет в амбарной книге: принято у пилота Кашина И. Г...Кто разнесет в аккуратные списки, что где лежит?
– Который среди вас Кашин? – полюбопытствовал я между делом.
– Кашин перевелся на Чукотку, – был ответ.
Мы возили ящики на склад, распихивали по свободным углам. Коробки с печатными снежинками на боку – в холодильные камеры.
Упакованные книги доставили в дом и сложили в одной из комнат прямо на полу...
Сверху доносились возбужденные выкрики, сигналы рации. Академик просил вызвать кого-то, кричал, найдите. Говорил, что Романцев покинул объект по неизвестной причине, поэтому надо немедленно, срочно искать по всем каналам, наводить справки у родных и близких, но так чтобы никого раньше срока не волновать...
Пилоты позвали меня выгружать бегунка, и я пошел, не думая, не спрашивая о том, что это значит – бегунок, и почему так много требуется людей на разгрузку бегунка.
Он притулился в багажнике вертолета, яркий, нарядный, как игрушка. Но я такое видел раньше в кино, живьем не видел... – Аэросанки или мотоцикл? Снегобег? Снегороллер?
Мы спустили бегунка на поляну. Один из пилотов без каких-либо усилий завел машину. Она заскользила по снегу, вильнула, и вдруг понеслась по чистому полю вихрем, оставляя неглубокий взвеянный след.