Кто поверит эху? - Часть 4
Шрифт:
– Ваша мать. И моя искренняя привязанность к вам. Вы готовы перечеркнуть всю свою жизнь?
– Да, готова. Ты это хотела услышать?
– А он этого хочет? Что ему нужно от вас, помимо красивой оболочки?
– Мужчины, которых в женщине интересует только тело, иначе себя ведут.
– Так что же его интересует? Ваша душа, которую он бросает в водоворот?
– Тебе не понять. Это первый человек, который...
– она запнулась. Ну как объяснить?
– Он с интересом слушает, что я говорю, и не усмехается снисходительно, видя лишь ту самую "красивую
Слова эти Минору не успокоили.
Служанка - будто по ногам ее ударили - бросилась на пол, ухватилась за юбку Сайэнн.
– Госпожа, поезжайте в крепость. Все забудется...
– Забудется? Ведь меня с детства растили как товар, и сбыли подходящему человеку.
– Отец устраивал ваше будущее...
– Прекрасное будущее! Нет, я не протестовала, потому что не знала, что можно как-то иначе. Я даже была почти благодарна. Но меня никто никогда не спрашивал, чего я хочу на самом деле, если, конечно, не считать платьев и украшений - их у меня полно!
– И чего же вы хотите?
– Счастья, чего же еще.
– Он вам сумеет - и главное пожелает его дать?
– Я не знаю... но это уже неважно.
– Думаете, он в вас влюблен?
– Я же не полная дура.
– А если однажды - или даже вскоре - он просто уедет, может, и не простившись?
– Я буду с радостью вспоминать, что он был.
Не думала, что можно так быстро начать доверять человеку, будто они выросли вместе, или вдвоем прошли через трудные испытания. Может, просто устала одна... хотя ее-то одной никто не навал бы.
В юности - да и порой здесь, в горах - мечтала не о таком, как он: ей рисовался кто-то сильнее, значительней, богаче. Что ж, значительность и богатство были у командира Сосновой. Он даже был на свой лад недурен. Сайэнн думала, соглашаясь, что этого хватит...
Но Энори - как и сказала служанке - казался ей самой жизнью.
Минору умела писать. Она вообще много чего умела, но сейчас не могла самого важного - уберечь собственную воспитанницу. Сайэнн была упрямой, но упрямство это всегда казалось сродни утренней росе - есть, а через четверть часа уже высохла. Но сейчас молодая хозяйка уперлась всерьез, и как помешать ей?
Запирать ее служанка права не имела, да и не сделать бы хуже. А потакать - навлечь на всех них беду.
Вздыхая, она выводила кистью довольно ровные знаки - почерк, достойный дочки какого-нибудь состоятельного торговца. И слова ложились гладко, не зря всю ночь обдумывала их.
...Госпожа приболела, но не хочет тревожить известием. Только она сильно скучает, вся извелась, да и лучше ей быть рядом с любящим человеком. Поэтому недостойная служанка берет на себя смелость уведомить...
– Скачи, - женщина передала письмо охраннику Сайэнн.
– Передашь в собственные руки господину.
– Только попробуй замешкаться!
На небе еще висели звезды, по-утреннему блеклые. После полудня должны явиться провожатые. Доставят упрямицу в крепость со всем почетом. А там уж никаких похождений.
Минору немного не рассчитала - посланцы прибыли ближе к вечеру, когда солнце уже постепенно тускнело. С собой у них были носилки: раз приболела молодая госпожа, не верхом же ей скакать по горам.
Сайэнн при виде их ощутила такой ужас, словно ее собирались заживо замуровать в крепостной стене. Сбежать теперь точно не выйдет, и не уговорить задержаться. Мелькнула даже мысль умереть, но она была мимолетной - не до смерти сейчас, когда только поняла, что значит дышать полной грудью.
Проще сбежать из крепости.
Если он... если не покинет село, пока здесь не будет Сайэнн. Вот тогда и придет пора думать, что дальше.
С обреченной решимостью она начала собираться. В Сосновой у нее было все нужное и даже много сверх того, но ей доставляло удовольствие перевозить с собой некоторые вещи. А теперь - когда еще выпустят.
Так и думала - "выпустят", словно узницу, а не любимицу, которой позволено почти всё. Почти, самого-то главного не получить.
На Минору не рассердилась: что с нее взять, если женщина выбрала служить другому человеку, а не своей подопечной. Жаль, что больше нельзя на нее полагаться, и только.
Отдавала распоряжения. И это платье велела взять... и эту шкатулку... и вон ту книгу не забудьте, самое время ее перечитывать. Бродила по дому, пока старший над провожатыми вежливо не намекнул - солнце все ниже, а им велено доставить госпожу до ночи. Тогда поняла, что бессмысленно тянет время.
– Едем, - вздохнула, и вышла во двор, к носилкам.
Солнце касалось крыш, наливалось оранжевым. Нет, до темноты не успеть. Хорошо бы на горной дороге напали разбойники...
Чушь это все. Приедут ночью, как ни в чем не бывало. Будут гореть факелы, а не фонари, как здесь, караульные распахнут тяжелые ворота...
Деревянный короб, обитый изнутри мягким. Шкатулка для драгоценности... Недаром так полюбила ездить верхом, вещи этого не умеют. Завозилась, устраиваясь, расправила платье.
Что-то виднелось из-под сиденья - свернутый кусок полотна, завязанный черной тесьмой. Сайэнн подняла, развернула его, на колени упал лист бумаги.
Странно написано, прихотливо-неровно, но ей было уже все равно, хоть бы он и вовсе не был обучен грамоте.
Другие не знали, что он не зовет ее полным именем. Значит, не подделка в утешение. А как подбросил... неважно.
Не тревожься, говорилось в письме. Я знаю, что тебя забирают в крепость. Так лучше, поверь. В Сосновой увидимся.