Кто-то плачет всю ночь за стеною
Шрифт:
— Я всегда знала, что могу быть с любым. Стоит только намекнуть. У меня были поклонники. И не только студентики. Был один взрослый мужик, который клялся, что бросит жену, если я скажу «да». Но я не была гулящей, никогда не была. Просто я власть над вами ощущала, над мужиками. А потом я встретила его. Я обманулась. Мне тогда еще не хватало мозгов, чтобы понять, что он ничтожество. Я даже не замечала, во что я превращаюсь рядом с ним. Во мне нет теперь той силы, которая раньше вас всех притягивала. Не
Она замолчала, но вид ее по-прежнему был возбужденным, словно несколько мыслей еще рвались наружу. Однако она сделала над собой усилие, чтобы сдержать их.
— Мария Викторовна, — сказал Константин Федорович, — мне очень жаль. Жаль, что вы оказались в таком положении. Я не хочу, чтобы вы считали меня жестокосердным человеком. Это не так. Я готов вам помочь, я готов утешить вас. Но только не таким способом.
Кабачкова шмыгнула носом.
— Много я наговорила… — сказала она, как бы извиняясь.
— И вы простите меня. За мою истерику. Вы действительно меня напугали своей настойчивостью.
Она улыбнулась. Константин Федорович улыбнулся ей в ответ.
— Так гораздо лучше, — сказал он.
Кабачкова покраснела — так сильно, словно это был самый лучший комплимент в ее жизни. Она развернулась, чтобы уйти, но потом резко вернулась к Константину Федоровичу. Он на мгновение испугался, но Кабачкова остановилась в метре от него. Протянула руку. Константин Федорович пожал ее. Она глубоко вдохнула, будто собралась сказать что-то важное, но вместо этого лишь порывисто выдохнула.
— Друзья? — спросила она.
— Друзья, — ответил Константин Федорович.
Она снова улыбнулась и даже как-то странно хихикнула, как школьница.
Потом она наконец ушла — походкой гордой, нарочито от бедра.
Раскол в семье Кабачковых произошел месяц назад. Внезапно, как говорят в таких случаях: ничто не предвещало.
Был поздний вечер. Кабачковы готовились ко сну. Мария Викторовна отвернулась к стене и закрыла глаза. Последнее время со сном у нее были проблемы. А нет ничего хуже, чем после плохого сна идти в школу на десять уроков. Но тут под одеялом к ней потянулась просящая рука мужа. Сначала она, то есть Мария Викторовна, решила притвориться: я сплю. Но Евгений Алексеевич не планировал отступать, уж слишком он соскучился по большому мягкому телу жены. Ладонь его безнаказанно продолжала гладить ее живот. Но как только он попытался добраться до заветного места, Мария Викторовна не выдержала:
— Прекрати, пожалуйста! Я хочу выспаться, у меня нет сил.
— Тише ты! Славку разбудишь! — перепугался Евгений Алексеевич.
Через полминуты он, впрочем, продолжил:
— Брось, Машуль. Я соскучился. Давай, быстренько. Просто повернись. — Затем он ухмыльнулся. — Хотя можешь и не поворачиваться.
После этих слов Кабачкова вспыхнула.
— Прекрати! — закричала она. — Я же попросила. Неужели так сложно уступить мне? Мы и так всегда все делаем так, как ты хочешь!
Реакция жены удивила Евгения Алексеевича, если не сказать — напугала.
—
— Ты уже достал меня потому что! — прошипела она в стену.
Он помедлил с ответом, а потом тем же спокойным голосом сказал:
— Не сердись, Машуль, все хорошо. Ты действительно устала. Спи. Спокойной ночи.
Кабачков чмокнул ее в плечо и, забравшись под одеяло, повернулся в другую сторону.
— Какой же ты всегда спокойный и рассудительный! Прямо солнышко. Господи, как же мне это надоело.
Тут Кабачков смахнул одеяло, поднялся и включил свет. Жена недовольно замычала.
— Что с тобой? — спросил он. — Что-то случилось? Почему ты мне не рассказываешь? Что-то на работе?
— Что-то на работе, — повторила она с раздражением.
— Машуль, поговори со мной.
Она закрыла лицо руками и прошептала:
— Как же я устала…
Кабачков ждал, пока она продолжит. Молчание длилось с минуту. Наконец она заговорила (по-прежнему смотря в стену):
— Сегодня, когда я шла с работы, меня заметила Искулова.
Это была их соседка, одинокая женщина тридцати лет.
— Она была за рулем. Подбросила меня. На новенькой «тойоте»…
— Так вот в чем дело, — ухмыльнулся Кабачков. — Старая история. Не думал, что мы к ней вернемся.
Мария Викторовна повернулась к мужу. Она была зла. И, кажется, опасна.
— Если тебе на это наплевать, не значит, что и мне тоже. Для меня это было важно.
Дальше она стала пересказывать действительно старую историю. Она всегда мечтала о машине. Мечтала получить права и сесть за руль. Она даже начала ходить в автошколу. Но у нее получалось не очень. Туповатые инструкторы своими криками только усиливали ее неуверенность в себе. Она сильно переживала из-за этого, стала нервной, плакала по ночам. Тогда муж (Кабачковы тогда только поженились) сказал, чтобы она прекратила над собой издеваться и бросила автошколу. После долгих споров она наконец согласилась.
— Зачем я тебя тогда послушала? — говорила Мария Викторовна. — Доучилась бы, сдала на права. Потом машину бы купили…
— Сдалась она тебе! Машина эта. У меня тоже нет прав. Спокойно без них живу.
— У меня мечта была. Я с детства хотела иметь машину. Ты же все это знаешь. Зачем я тебя послушала, — повторила она. — Сам не хотел учиться — и мне не дал.
— Потому что это не мое. Сто раз про это говорили. Не мое. И не твое.
— С чего ты взял!
— Потому что я тебя хорошо знаю. Я тебя знаю лучше, чем ты.
— Прекрати. Слушать противно.
Евгений Алексеевич тяжело вздохнул.
— Поверить не могу, что мы ссоримся из-за такой ерунды. Нашла, на кого равняться. На Искулову. Господи, да посмотри ты на нее. Она никому не нужна. Ни семьи, ни детей. А ты ей завидуешь. Это же глупо.
Кабачкова развела руками.
— Твой вечный аргумент! Ну еще бы! Ты живешь хорошо, потому что есть те, кто живет хуже тебя. Что десять лет назад, что сейчас. Ты не меняешься… Женя, почему ты не можешь понять, что дело не только в этой сраной машине?