Кто-то плачет всю ночь за стеною
Шрифт:
Осталось выбрать ночной клуб.
Ближайшим оказался «Мороз».
Кабачкова не была в таких местах много лет. Раньше, подумала она, было не так тесно. И не так громко. Она выглядела растерянной и бесконечно старой в этой танцующей беззаботной толпе. Затем она встретилась взглядом с одним мужчиной. Их разделяло метров десять. Он улыбнулся и пошел ей навстречу. Красивый, небритый. Определенно хочет затащить ее в постель. Или — прямо здесь, в туалете. Она вдруг вспомнила, как блеванул Сергеич. Ее передернуло. Но она снова переключилась на красавчика. Он был почти
Я должна напиться, подумала Кабачкова.
Так она и сидела, потягивая отвратительный горький коктейль и смотря в одну точку. Наверное, стоит убиться. Допью — и что-нибудь придумаю. Может, под машину. А если будет больно? Надо с моста прыгнуть. А вдруг — такая же история? Жаль, нет ружья.
— Мария Викторовна!
Чей-то голос вернул ее к жизни.
— Мария Викторовна!
Навстречу ей радостно бежал Федя Кривошеев, ее бывший ученик.
— Какими судьбами, Мария Викторовна?
Он выглядел расслабленным, даже чересчур: уже принял.
— Да вот… — неопределенно сказала она и натянуто улыбнулась.
— Ясно, — подмигнул Федя, будто ответ был вполне исчерпывающим.
Он подсел к ней. Встретиться с учителем, да еще в такой обстановке, — опыт интересный. Мария Викторовна же, как ни странно, была рада его компании. Она, к слову, была бы рада вообще любой компании.
— Тебя не узнать, — заметила она. — Ты на каком сейчас курсе, на втором?
— На третьем, — гордо ответил Федя. — Даже ни разу не отчислили, прикиньте.
— Да-а, — протянула она, — как время летит.
— Есть такое. Как вспомню, каким придурком в школе был, аж стыдно.
Мария Викторовна усмехнулась:
— Не ты один.
— Ну да. Успокаиваете меня. Спасибо.
— Ты здесь с друзьями? — спросила она.
— Типа того, — ответил Федя. — А вы с Евгением Алексеевичем?
Она вдруг рассмеялась. Федя, глядя на нее, тоже.
— Нет, — успокоившись, сказала она. — Я одна.
— Вас угостить?
Кабачкова заметила, что Федя на нее странно поглядывает. Она вспомнила, что на ней блузка с большим декольте, которую на работу она никогда не надевала. Сегодня она специально ее выбрала, надеялась, что это придаст остроты, но физрук заблевал все планы.
— А тебя твои друзья не потеряют?
Он огляделся по сторонам, глаза бегали по танцующей толпе.
— Кажется, я их сам уже потерял.
Мария Викторовна поняла, что больше всего на свете она сейчас хочет, чтобы кто-то был рядом.
— Хорошо, — согласилась она, — можешь меня угостить.
Говорил в основном Федя: о своих планах на будущее, о том, что ему интересно в этой жизни, о том, что он личность разносторонняя и талантов у него пруд пруди, о том, что он буквально разрывается и ему очень нелегко, говорил он это все с глубокомысленным видом. И еще (это было очень важно) — что вокруг так мало людей, с которыми можно просто поговорить: ровесники не понимают его, потому
Потом он замолчал. Они смотрели то в толпу, то друг на друга, обмениваясь улыбками.
— А вы? — вдруг спросил Федя.
— Что — я?
Он рассмеялся: такой простой вопрос, а его не поняли.
— А вы чего хотите от жизни?
Эти слова вернули ее к реальности. Как бы она этого ни хотела, но перед глазами снова возникла картина ее жизни. Краски немного поплыли, на нее, картину, разлили коктейль, но основа все равно просвечивала. Тут и бестолковый физрук, и надменный математик, и равнодушный муж. Еще она представила, что эта ночь кончится и ей придется возвращаться домой.
— Так что — чего вы хотите от жизни? — еще раз спросил Федя.
— Я хочу жить полной жизнью. Любить хочу. Но как же это сложно, Феденька, если бы ты знал.
Федя допил коктейль, чтобы повысить градус смелости, и положил Кабачковой руку на колено.
— Можем это исправить, — деловито сказал он.
— И как это? — не сообразила Кабачкова.
Федя что-то пробубнил, но она не поняла. Язык у него уже был — хоть спирт выжимай.
Она вопросительно посмотрела на него, и он повторил:
— На квартиру к бабуле, говорю… Да вы не бойтесь, Мария Викторовна. Она никакая. С-с-с постели не встает, ничего не понимает. Родители ухаживают. И сиделка, но она приходит утром. Ключики у меня есть.
Он задрал бровь, что означало: ну так что? Рука его все еще была на ее колене. Она смотрела ему в глаза. Он говорил, как ей показалось, уверенно. Наверняка, подумала она, он не новичок в этом деле. Она держала паузу, хотя все решила уже с самого начала.
Кабачкова молча застегивала лифчик.
В комнате было темно и холодно. Стоял жуткий запах — лекарств и слабого старого тела, которое никакие лекарства уже не могли спасти. За стеной во сне стонала старуха. Мучительное, невыносимое присутствие смерти. Через приоткрытое окно вместе с холодком к ним пробирались звонкие голоса. На улице выясняли отношения какие-то подростки.
Все вышло глупо. Даже мерзко. Кабачкова это отчетливо теперь понимала.
Ей казалось дикостью, что для довольного Феди за ее спиной все было иначе. Рот до ушей, что-то тихо насвистывал. Кабачкову это раздражало.
Сначала он долго и неумело подбирался к ее телу. Потом он пыхтел над ней, а она пыталась уловить хоть какое-то удовольствие, не понимая, вошел он в нее или нет. Когда через минуту он что-то нечленораздельно выкрикнул и размяк у нее на груди, она пришла в недоумение.
И вот — спустя минуту она уже одевалась и тихо ненавидела его, противного и никчемного.
— Капец, — сказал он, — Ванек мне не поверит.
Кабачкова не сразу уловила смысл; она была погружена в свои мысли. Но слова эти все-таки где-то далеко отозвались эхом. Тогда она вспыхнула.