Кто-то плачет всю ночь за стеною
Шрифт:
Причина была все та же. Ему снова захотелось большего.
Однажды он пришел домой пьяный, от него несло духами. Потом он вообще не пришел ночевать. Под утро вернулся. С заплаканными глазами. Признался во всем, просил прощения. Людмила Валентиновна пришла в ярость. С ним она такой никогда не была. Она вообще никогда такой не была. Александр слушал ее молча, смиренно, — он это заслужил. Но когда она коснулась его религиозности, которая расходилась с его поведением, он вспыхнул.
— Ты хоть представляешь, каково это — быть мужиком! — закричал Александр. — Физически
Людмила Валентиновна перепугалась и от крика, и от этих ужасных слов. Она видела, как его трясет, и опасалась, что он может применить силу. Она выждала минуту и спокойно, чтобы снова не задеть его, сказала:
— Я ведь и так ради тебя что только не выделывала в постели. Да никто так мужика своего не ублажал, как я. Как ты смеешь такое говорить?
— Не понимаешь, не понимаешь, — сказал Александр, схватившись за голову. — Как тебе объяснить? Никак. Женщина. Мне было хорошо с тобой. Ты была лучше всех, клянусь тебе. Но мне всегда будет мало. Всегда.
Она прогнала его. Мириться с таким положением — было выше ее сил. Больше она его не любила, никаких сомнений на этот счет не было.
Но все же она плакала без конца. Мысль об одиночестве и жалкой старости изводила ее с утра до ночи.
За несколько дней Людмила Валентиновна заметно состарилась.
Александр же на какое-то время пустился во все тяжкие. Случайные знакомые, проститутки. Месяц он утолял жажду. А потом, когда навещал сына, в слезах рассказал Тамаре Геннадьевне о том, что ушел от Людмилы Валентиновны, и том, что последнее время живет во грехе.
Тамара Геннадьевна хотела вернуть мужа, но в тот день торопить события не стала. Причем она понимала, что и муж думал об этом, но совесть не позволяла ему признаться.
Но Александр все-таки вернулся к ней.
Случилось это в том числе благодаря еще одному важному событию в его жизни. Отец Василий вышел из продолжительно запоя, пролежал какое-то время в клинике и вернулся в храм. Когда Александр узнал об этом — тут же навестил его. И, конечно, рассказав о себе, попросил совета. Отец Василий сказал, что выбирать нужно семью. Александр позвонил жене в тот же день и спросил, может ли он к ней вернуться.
Когда он с чемоданом прошел в дом, увидел, как счастливая жена сидит за нарядным столом. На ней было милое платье, она освежила прическу. У Александра выступили слезы. Он прижался к ней. Просил прощения, целовал ее.
— Надо выпить, — сказала она и протянула ему бокал.
— Это моча? — спросил Александр.
— Сам ты моча. Это шампанское.
Он рассмеялся, вытер слезы, глотнул из бокала и сказал:
— Как же я счастлив. Томочка, как же я счастлив.
Тамара Геннадьевна ничего ему не ответила, только подумала: «Вот теперь все будет хорошо».
Из семьи Александр больше не уходил. Можно ли сказать, что он взялся за ум и поборол свою похоть? Нет, конечно — нет.
Тамара Геннадьевна не знала, изменял ли он ей после возвращения. Она ничего такого не замечала. Да и не старалась замечать.
Но что самое главное — если это, опять же, и было, то длилось не так долго. Александр рано потерял мужскую силу, что,
Александр превратился в домашнего питомца, послушного, которому достаточно сидеть на диванчике и смотреть порнофильмы. Тогда только началась эпоха видеокассет, и Александр стал собирать свою коллекцию. Иногда он просил Тамару Геннадьевну посмотреть кино вместе с ним. Она соглашалась. Этот ритуал заменял им любовь в постели. Иногда он просил ее, чтобы она во время просмотра трогала себя. Она и на это соглашалась. Ей было нетрудно. В общем, похоть пусть и не ушла до конца (глупо было на это надеяться), но приняла причудливые и безобидные формы. За очередным таким просмотром, кстати, Александр и скончался. Он тогда был один. Тамара Геннадьевна обнаружила его, когда пришла с работы. Тромб виноват, сказали ей позже.
Рано овдовевшая женщина (ей тогда не было и пятидесяти) о новой семье и не помышляла. Один муж на всю жизнь. Каким бы он ни был: хорошим или плохим, живым или мертвым. Она осталась одна.
Сын уехал в Новосибирск.
Подруг у нее не было.
Не считая бывших.
Людмила Валентиновна за эти годы так и не нашла себе другого мужчину. Она тоже была одна, да еще и бездетна, в отличие от Тамары Геннадьевны.
После того как Александр вернулся в семью, ненависть Людмилы Валентиновны к бывшей подруге перешла на новый уровень. Да, она понимала, что сама прогнала Александра, но та беспринципность, с которой Тамара Геннадьевна подобрала его обратно, в ее глазах вызывала отвращение.
Теперь она не стеснялась в выражениях, говоря о бывшей подруге. При этом, однако, ни та, ни другая никогда в сторонних разговорах не касались главной причины раздора, потому что каждая в этой истории получила свою долю унижения. ***
Шли годы, и порой возникало ощущение, что единственное, что поддерживает жизнь в каждой из них, — это ненависть. И если у Людмилы Валентиновны она, ненависть, была более сдержанной, то у Тамары Геннадьевны в силу прогрессирующего маразма она становилась кричащей.
Константин Федорович, оказавшись на чужой войне, решил сохранять нейтралитет, хотя несколько учителей ему уже сказали, что такой вариант еще хуже: окажешься между двух огней.
Они по-прежнему захаживали к нему — по отдельности, разумеется, — отвлекали, наговаривали друг на друга и ждали. Ждали одобрения, хотя бы молчаливого: просто кивни! Улыбнись, когда я говорю о ней гадости, вступи со мной в сговор. Подмигни, будь ты проклят!
Константин Федорович стал замечать раздражение. Им было мало одних его ушей. Более того — ситуация стала осложняться: до нового человека стали доходить слухи, что обе женщины как-то странно о нем отзываются, как о каком-то тюфяке. Говорить с каждой об этом не имело смысла. Не обращать внимания? Возможно, в этом и было бы что-то благородное, да вот не получалось у Константина Федоровича — увы, но нет. Было бы легче, если бы он с ними не сталкивался каждый день и если бы вся клевета за спиной имела абстрактный характер: ну кто-то там что-то говорит, первый раз, что ли? Но он видел этих старых женщин каждый божий день. Видел и начинал раздражаться.