Кто-то плачет всю ночь за стеною
Шрифт:
Он по-прежнему стыдился своей тайны и полагал, что вся его жизнь теперь будет неполноценной. Были у него, конечно, надежды, что когда-нибудь он встретит такого же человека — и между ними возникнет тайная счастливая связь, но как далеко он был готов пойти ради осуществления этой мечты — он и сам не знал, потому как страх разоблачения сделал его очень осторожным в этом деле, даже пугливым.
Помимо главного комплекса у Андрея появился к восемнадцати еще один. Он уже познакомился с порно (с классическим, которое, как и следовало ожидать,
Еще одно препятствие, как он считал, на пути к счастливой жизни.
Физкультура в старших классах настолько увлекла его, что он поступил на спортфак. Пять лет университетской жизни ничем особенно не запомнились, кроме попытки сблизиться с девушкой.
Аня была некрасива, но очень настойчива. Поэтому Андрей, чтобы не вызвать подозрений — одногруппники уже давно ночевали у девчонок (а некоторые вообще женились), — все-таки уступил ей. Уступил, то есть согласился. Но согласился — не значит, что переспал с ней.
Ничего не вышло.
Аня хотела быть оригинальной и чем-то зацепить сурового спортсмена, к которому — как шептались в универе — было трудно найти подход, поэтому начала она с трюка. Им же все и закончилось. «Я видела это в порнушке. Тебе понравится», — весело сказала она и села ему на лицо. Андрей через минуту скинул ее и, отвернувшись, блеванул.
Больше они не встречались.
После учебы он устроился тренером в спортзал, но вскоре его закрыли. Потом было несколько школ. Андрей постепенно превращался в Сергеича.
Когда он устраивался 72-ю школу, он уже был без волос, с морщинками и с ощущением того, что он доживет свою жизнь в полном одиночестве, так и не познав настоящей любви.
А дальше судьба сыграла в свою любимую игру.
Как только он с этим смирился, случилось кое-что неожиданное. ***
Константин Федорович прятался под козырьком остановки от мокрого снега. Нынче он был особенно противным, этот снег, а Константин Федорович, как назло, еще и без шапки сегодня ушел из дома. Если расписание не обманывало, то автобус должен был спасти его через десять минут. «Или — уже через девять. Девять на шестьдесят, пятьсот сорок. Скоро он приедет. Пятьсот тридцать девять. Пятьсот тридцать восемь. Мои уши… Пятьсот тридцать семь…»
— Поганая погода, да?
Константин Федорович не сразу узнал Сергеича, как раз из-за шапки, которую тот натянул до самых глаз. Новый человек дружелюбно кивнул в знак согласия. В школе они пересекались редко, никогда не общались, особого повода не было. Однако сейчас Сергеича что-то волновало, и заговорил он с Константином Федоровичем не просто так.
— Вы знаете, я ведь вас сегодня в школе хотел поймать, да не успел, — признался физрук.
— Что-то случилось?
Сергеич мялся. Он что-то бубнил, кашлял, словно каждое слово вызывало нестерпимую
— Я хотел поговорить с вами насчет Федорченко.
Константин Федорович за это время запомнил еще не всех. Но эта фамилия для нового учителя уже не была безликим звуком. Так всегда, в первую очередь застревают в памяти либо умники, либо бездельники. Дима Федорченко относился ко вторым. Наглый и ленивый, он зачем-то продолжил обучение в 72-й школе после девятого класса, хотя все учителя надеялись, что он, благополучно списав на экзамене, помашет им ручкой.
— И что с Федорченко? — удивился Константин Федорович.
— В общем, тут такая ситуация. Он же до четверки немного не дотягивает, верно?
— У него выходит двойка.
Ответ ошарашил Сергеича; у него, кажется, закружилась голова. Константин Федорович видел его таким впервые. Да, они толком не общались, но издалека, что называется, впечатление физрук производил самое стереотипное: грубый и туповатый. А сейчас он трясся и готов был, как казалось Константину Федоровичу, расплакаться.
— Двойка, значит, — задумчиво повторил Сергеич. — Двойка, двойка, двойка.
Говорил он так, что каждая «двойка» звучала как: что же делать, что же делать, что же делать.
— А что, собственно, случилось? — спросил Константин Федорович.
— Он же, понимаете…
Сергеич вдруг покраснел и, опустив глаза, закончил:
— Он же спортсмен. Все время на тренировках, ему не до…
— Спортсмен? — удивился Константин Федорович. — Андрей Сергеевич, вы сейчас шутите? От него же за километр табаком несет. Да и не только в табаке дело. Я знаю, как выглядят спортсмены. Даже те, которым наплевать на учебу. Вы еще скажите, что его дружок, Аникин, тоже спортсмен.
— Ну, он только начал, — стал оправдываться детским голосом Сергеич. — Ему из-за спорта не до занятий, времени ему хватает. Вот я и подумал, поговорю с вами, ну, по-мужски. Чтобы вы авансом ему поставили четверку.
Константин Федорович онемел от такой наглости. Этот абсурд пора было заканчивать — не объяснять же, подумал он, в конце концов, почему это смешно, невозможно. Как он сам не понимает этого?
Сергеич же, словно прочитав эту мысль, поспешил ответить ему:
— Я все понимаю, поверьте. Просто я решил, что вы, ну, вы сможете пойти навстречу.
— Нет. Не смогу. Прошу прощения, мой автобус.
Константин Федорович заскочил в открывшуюся дверь и сел на свободное место. Противный мокрый снег остался за окном. Вместе с Сергеичем. На что он надеялся, подумал Константин Федорович. Зачем он хлопочет за этого бездельника? И почему он так жалок? Тут ему в голову пришла очевидная мысль, как всегда — с некоторым опозданием. Случилось что-то нехорошее. И каким-то образом это устроил Федорченко, маленький подлец.
Константин Федорович отыскал в окне Сергеича — тот одной рукой поправлял шапку, а другой — вытирал с лица мокрый снег. Будь я проклят, если это не так, подумал Константин Федорович, когда автобус наконец тронулся.