Кто-то плачет всю ночь за стеною
Шрифт:
Через десять минут, пройдя регистрацию на сомнительном БДСМ-сайте, Сергеич уже крутился с камерой в руках и пытался сделать приличное фото своих гениталий. Только Игорь видел его кривой член. И он абсолютно ничего не сказал по этому поводу — значит, не все так страшно.
Сергеич отложил в сторону телефон и стал ждать.
Пока ждал, смотрел на таблетки. Вспомнил почему-то Семеныча. Тот уже должен был отдыхать на пенсии. Если не спился. Как же глупо, подумал Сергеич. Пропил всю жизнь и дурака провалял. Зато с собой бы точно не покончил.
Щелкнул телефон:
Тут же накатило волнение и затряслись руки. Взмокла лысина.
Неужели все было так просто? А что, если… Сергеич живо представил, как после внезапного секса между ним и тем незнакомцем, который что-то ему отправил, возникнет настоящая близость. Не только похоть, а то самое, настоящее. Если этот незнакомец заберет его подальше отсюда. Выслушает его историю, посмеется по-доброму: это все, мол, такая ерунда. Сергеич думал обо всем этом так, словно десять минуту назад он не готовился покончить с собой.
Он взял телефон в руки. Открыл сообщение. Но там было совсем не то, чего он ожидал.
Под его кривым членом какой-то шутник оставил комментарий: да ты из-за угла можешь присунуть.
Сергеич выронил телефон. Руки тряслись еще больше. Он и сам весь трясся.
В следующее мгновение он уже закидывал в рот таблетки и спешно запивал их водой, которая то и дело выплескивалась из стакана.
Через день к Димасику на перемене подошел Макс. Оглядевшись по сторонам, он сказал:
— Удали все фотографии. Сегодня же. Лучше — прямо сейчас.
Макс был так сильно взволнован, что Димасик сначала даже не сообразил, о каких фотографиях шла речь: вряд ли бы он так нервничал из полуголого физрука в юбке.
Димасик пожал плечами: я не понимаю.
— Сергеича — быстро! — удали из телефона. Или где там они у тебя хранятся. В общем, везде удали! — шепотом крикнул Макс.
Димасик перепугался.
— Ты че нервный такой? Че случилось?
Макс снова оглянулся по сторонам. Говорить было можно.
— Он в больнице. Не знаю, откачают или нет.
— Не понял.
— Руки хотел на себя наложить.
— Это как?
— Тупой, что ли? Удавиться. Или вены вскрыть. Я не знаю. Только не сболтни никому, понял? Я вчера случайно подслушал, как маман по телефону говорила с кем-то. А потом она сама мне рассказала. Но я тоже должен держать язык за зубами. Это не для сплетен.
— Ясно… ясно… — прошептал Димасик.
— Ты чего весь красный?
— Да я так…
— От страха обосрался? — серьезно спросил Макс. — Ниче, прорвемся. Только все удали! Понял? Если кто-то узнает, что это ты его довел, тогда кабзда.
— Угу. Я все понял.
— Вот и хорошо. И еще.
Макс посмотрел Димасику в глаза — так, что тому стало не по себе.
— Если вдруг что-то выяснится, ни слова обо мне.
— Да, хорошо. То есть — конечно.
Макс одобрительно кивнул:
— Ладно. Ты, главное, это — успокойся. Может, и обойдется. Дай бог — сдохнет в больнице. — Он снова взглянул на Димасика, но уже не так сурово, и повторил: —
К жизни Сергеича все-таки вернули. Можно было бы сказать — выкарабкался, но вряд ли это подходит для тех, кто по своей воле отправляется на тот свет. Как только физическое здоровье пришло в норму, его поместили в психиатрическое отделение — работать над здоровьем душевным.
Он не сильно-то помогал врачам, на контакт не шел, отмалчивался. Не спрашивал, что ему колют и какие таблетки дают. Сергеич еще больше испортился и постарел. В таком состоянии он пребывал почти месяц.
Потом он немного «разговорился». Связано это было с медбратом, здоровяком Тимофеем. Его любили все пациенты. Причем дело было не в каком-то специальном подходе, а в характере самого Тимофея. Он был не очень умным парнем, но его жизнелюбие притягивало остальных. Стоило ему появиться в палате или в общей комнате отдыха, как всем становилось легче, радостнее. Он мог ничего не говорить, только подмигнуть, — и ему улыбались в ответ. Он мог сказать что-нибудь грубое, но это только всех веселило. И когда Тимофей обратился к Сергеичу, тот просто физически был не в силах промолчать. Сергеич понимал, что все это ничего не значит для Тимофея, что он вряд ли смог бы вспомнить на следующий день, о чем и с кем он говорил. Но Сергеичу становилось тепло от этих разговоров. Он стал немного приходить в себя.
Так он влюбился в Тимофея. Ничего не мог с собой поделать — влюбился. Понимая, что все это глупо и бессмысленно, Сергеич находил радости в мелочах: заглянул к ним Тимофей в комнату отдыха — уже хорошо. А если они еще и парой слов перекинулись — так вообще предел мечтаний.
Сергеич благодаря Тимофею стал и с другими хоть как-то контактировать, выходить из затянувшегося молчания.
Однажды в разговоре с психологом он позволил себе больше, чем когда-либо.
— Вы хотите покинуть нашу больницу? — спросила она его.
— Не особо, — признался Сергеич.
— Вас здесь что-то держит?
Разве что Тимофей, подумал он.
Но безликая женщина, которая не внушала никакого доверия, прочитала его молчание как «нет».
— Тогда самое время, — сказала она, — поговорить о внешнем мире. О том месте, куда вы не хотите возвращаться. Андрей Сергеевич?
— У вас есть диплом, — вдруг спросил он.
— Что?
— Диплом психолога?
— Конечно.
— А что вы закончили?
— Ну, я закончила Московский…
— Вы жили в Москве? — удивился Сергеевич.
— Заочное обучение.
— Вы прошли дистанционные курсы и получили диплом, верно?
Сергеич вспомнил, как в 72-й школе из-за нехватки одних учителей другие проходили двухмесячные курсы и начинали преподавать чужие предметы. Историк вел математику, биолог — английский язык и т. д.
— А какое это имеет сейчас значение? — нервно спросила безликая женщина. — К чему эти вопросы?
— К тому, что я не верю, что вы можете мне помочь. У меня всегда будут проблемы с — как вы там сказали? — внешним миром.