Кто-то, с кем можно бежать
Шрифт:
Она тащила матрац обратно вдоль коридора. Он весил почти столько же, сколько и она, давил ей на спину, заставляя сгибаться пополам, и тащился за ней, как шлейф бедности. Она подумала, что в этом есть одно преимущество: она не столкнётся с Шаем лицом к лицу, прежде чем будет полностью готова к этому. Динка носилась вокруг неё, пытаясь забраться под матрац, и всякий раз была отброшена от него и скулила. Время от времени Тамар останавливалась, открывала одну из дверей и заглядывала внутрь из-под своего горба. В каждой комнате были одна-две кровати, и было видно, что кто-то живёт там. В одной комнате она увидела прислонённую к стене гитару, и сердце
Это так сильно тебя втягивает, говорил ей Шай в том телефонном разговоре, есть в этом такая сила, что ты просто хочешь втянуться, рассыпаться на самые мелкие части, разбиться вдребезги. Тебе будто до смерти хочется увидеть, как низко можно упасть, такой порыв овладевает тобой, и у тебя нет ни желаний, ничего, всё так быстро рушится, Ватсон... Когда он назвал её этим тайным прозвищем, её глаза зажмурились в неописуемом наслаждении, и всё, что он говорил минуту назад, как бы стёрлось: многие месяцы он не называл её так, и она даже не знала, как сильно ей этого не хватало. В следующее мгновение она услышала первую пощёчину, а потом – удары кулаком и рыдания.
Она закрыла дверь. И, когда собиралась идти дальше, согнувшись под матрацем, увидела перед опущенными глазами пару больших, босых и смуглых девичьих ног с толстыми и длинными большими пальцами и фиолетово блестящими ногтями. Высокий смеющийся голос сказал:
– Ты что, тебя же там совсем задавило, давай поднимем вместе.
Она не видела её лица. Только почувствовала, что кто-то зашёл сзади, согнулся и взвалил на себя матрац вместе с ней, и ей вдруг стало легче.
– Куда идём? – спросила Тамар.
– Второй этаж.
Тамар молчала. Её ноги нащупывали ступеньки. Поднялась на одну, вторую, матрац плыл на её спине. Они с девушкой начали шататься вперёд и назад под тяжестью груза, спустились обратно в коридор и минуту стояли, не двигаясь. Снова начали подниматься и зашатались, и Тамар услышала сзади смех:
– Что это мне напоминает? Как года два назад на представлении в школе мы ставили "Дон Кихота", и я и ещё две девочки были лошадью, и ходили, согнувшись, точно, как сейчас, каждая головою в зад другой, и вдруг простыня упала, и все нас увидели. – Это воспоминание усилило заразительный заливистый смех, матрац сдвинулся и пополз назад, и мгновение спустя обе упали и матрац на них. Они выползли и улеглись на него плечом к плечу, не глядя друг на друга, и задыхались от хохота. И Тамар тоже. Всем сердцем вливаясь в смех чужой девушки.
– Шели, - сказала девушка, вытерла слёзы тыльной стороной ладони и потёрлась плечом о плечо Тамар.
– Тамар.
– Привет, Тамар.
– А это Динка.
– Привет, Динка.
Тамар видела рядом с собой большое смеющееся лицо со следами оспинок от ветрянки, мочалкой зелёных блестящих волос, зубами с большими промежутками и очень милой улыбкой.
– Давай попробуем ещё раз. – В каждом ухе Шели было по четыре серебряных серёжки, серебряная точка сверкала и в носу. Большая серьга торчала у неё над глазом, и когда она поднялась, обнажилась татуировка стрельца на её талии. Она протянула Тамар сильную руку и подняла её. Тут выяснилось, что она выше Тамар на полторы головы.
– Ну что ж, это я, - пожала она плечами, будто извиняясь за свой рост, - целиком, без пропусков и сокращений. Вперёд на каторжные работы! – и обе снова заползли под матрац и вместе подняли его.
Минут десять, наверно, тащили они его по лестнице. Так смеялись, и падали, и поднимались, и стонали, и плакали, что, когда добрались до второго этажа, были вымотаны и слегка растворились друг в друге.
Шели открыла дверь. Эта комната была меньше других. Здесь тоже плитки пола были разбиты и местами отсутствовали, и с потолка спускались резиновые трубки и электрические провода, но возле окна была одна аккуратная кровать, и одеяла на ней были тщательно сложены. На стене была натянута мексиканская цветная ткань, а на кровати лежала книга "Птица души"; под окном стояло что-то вроде этажерки, полка, положенная на красные кирпичи, и на ней несколько цветных камней, толстая красная свеча и книги, прислонённые одна к другой. Глаза Тамар жадно прикипели к ним.
– Нравятся ли тебе комнаты? – с улыбкой спросила Шели.
– Честно? Комнаты не нравятся мне, - ответила Тамар цитатой и увидела радостный проблеск в глазах напротив.
– Итак, ты не поселишься с нами.
– Поселюсь, поселюсь, с удовольствием! – улыбнулась Тамар. – Потому что соседи по нраву мне, – и получила от Шели улыбку, широкую, как объятие.
– Добро пожаловать в ад, - сказала Шели, - чувствуй себя, как дома. Сколько времени ты уже не?
– Не что?
– Не дома.
Она минуту поколебалась. Шели была так щедра к ней, что Тамар почти поддалась искушению сказать ей правду.
– Эй, эй, тут не полиция, - засмеялась Шели, - ты совсем не обязана ничего рассказывать. – Но Тамар видела, что блеск в весёлых глазах слегка померк.
А ей как раз очень хотелось рассказать. Она вдруг почувствовала, что эта гнетущая тайна душит её, но выбора у неё не было:
– Шели, не обижайся. Мне нужно время.
– Take your time, baby, мы здесь надолго. По-моему, на всю жизнь.
Тамар, которая начала расстилать одеяло на своём матраце, остановилась:
– Почему, на всю жизнь?
Шели легла на свою кровать, закурила и положила ноги на маленькую железную лестницу у края кровати.
– Почему? Почему? – Шели вытянула губы к потолку, изрытому трещинами вдоль и поперёк. – Радиослушательница Тамар из Иерусалима спрашивает "почему"? А, в самом деле, почему? Почему моя мама в возрасте сорока пяти лет решила выйти замуж за этого отвратительного типа? И почему мой настоящий папа умер, когда мне было семь? Красиво это? И почему клопы любят жить в матрацах? – сказала она и стукнула себя по загорелому бедру.
– Нет, правда? – сказала Тамар и приблизилась к её кровати. – Почему... почему ты сказала, что это на всю жизнь?
– Боишься, да? – тихо сказала Шели с жалостью. – Ничего, все так сначала. Я тоже. Думают, что пришли сюда на недельку-другую. Как в лагерь, блин. Лагерь для творческой молодёжи. Все хорошие детки, которые слегка убежали от фартука мамочки. Потом остаются. И остаются, и остаются, и даже, если убегают – в конце возвращаются. Оно затягивает, это дело, трудно объяснить тому, кто только пришёл. Это как кошмар, из которого невозможно вырваться.