Кто-то, с кем можно бежать
Шрифт:
В последний день занятий они сделали большую надпись на внешней стене школы, направленную против этого учителя. Они пришли накануне выпускного вечера, группа из десяти ребят; Асаф служил лестницей, а Рои влез на него и писал, стоя на нём, чёрной краской. С тех пор, всякий раз, когда Асаф проходил там на каникулах, он видел эту надпись, и каждый, кто проходил по улице, видел её, и, очевидно, видел её и Хаим Азриэли, живущий через две улицы оттуда.
Асаф размешал краску, слегка разбавил, влез на лестницу. Двор был пуст и освещался одним прожектором. Динка сидела на задних лапах, её голова поворачивалась вслед за кистью и за надписью, слово за словом скрывавшейся под блестящей белой полосой: "Хаим Азриэли, вычисти зубы".
На следующее утро, свежий и обновлённый после ночного сна, он с лёгким сердцем отправился в путь на велосипеде.
Среди ночи он вдруг ощутил в кровати рядом с собой большое, тёплое и не слишком чистое тело. Не открывая глаз, будто так было всегда, он прижал её к себе, и узнал, как она любит спать, согнув спину полумесяцем на его животе, мягко дыша носом ему в раскрытую ладонь и, то и дело, вздрагивая, словно видя во сне охоту. Утром они оба открыли глаза и улыбнулись друг другу.
– Вы так спите дома? – спросил он её, не ожидая ответа. Он встал с радостью, в ванной свистел, тщательно причесался и сделал то, чего не делал уже несколько месяцев (именно потому, что мама непрерывно его донимала) – смазал прыщи огромным количеством "Oxy".
Велосипед – старый "Ралли", полученный в наследство от Носорога – он ещё накануне вынул из кладовой. Уже несколько месяцев он на нём не ездил. Пришлось накачать колёса, смазать цепь и стереть толстый слой пыли с фонаря и отражателя. В это раннее, ещё свежее, утро, Асаф был счастлив, он ехал на велосипеде, свистел Динке и пел ей, про себя, во весь голос. Она скакала рядом, опережая его и возвращаясь, и посылала ему взгляды, полные любви. Длинную верёвку он отрезал ещё вчера, и теперь оба наслаждались новым движением: она удаляется, даже исчезает на мгновение за стоящей машиной, и возвращается к нему, добровольно.
Он, естественно, позволил ей вести, поняв уже, что так лучше всего. Жал на педали и свистел, видя, как привычно она бежит рядом с велосипедом, и мысленно уже видел её бегущей между двумя велосипедами по какой-нибудь отдалённой тропинке на широком зелёном лугу, смотрящей на двух велосипедистов одинаковым жаждущим взглядом.
И всё же ему казалось, что в это утро она бежит без цели. Пробует здесь, возвращается туда... Нет, он не возражал против того, чтобы блуждать за ней по зевающим, просыпающимся улицам, между ящиками с молоком и перевязанными пачками газет на тротуаре, между потоками воды, которой владельцы магазинов мыли тротуары; проехать мимо собачьей няни, которая вела пять собак на пяти поводках, и все они лаяли от зависти к Динке...
Постепенно она уводила его в сторону выезда из Иерусалима. Асаф думал, не поведёт ли она его в Тель-Авив или ещё куда. Она забавно бежала рядом с ним лёгким галопом, поочерёдно перескакивая то на две передние, то на две задние лапы, движением лошадки-качалки в Луна-парке, но, в отличие от тех лошадок, вдруг изменила направление. Асаф увидел, как это с ней происходит: её нос уловил одну информативную тычинку из тысяч запахов и воспоминаний, наполняющих воздушное пространство. Один из них передавал ей, очевидно, более сильный сигнал, чем остальные. Она остановилась, вернулась на место, где ощутила его, постояла, втягивая воздух и исследуя его внутри себя, в тёмной ячейке своего носа, и вдруг со всех ног бросилась бежать по новому пути.
Это место было ему незнакомо, и, как обычно, он совершенно не представлял, почему она привела его сюда. Иногда, проезжая здесь в автобусе по пути в Тель-Авив, он видел долину, тянущуюся вдоль дороги, и даже не думал, что там что-то есть. Или кто-то. Он спустился туда по крутой тропинке, держа велосипед рукой и пристроив маленький длинный рюкзак на плечо, потому что, кто знает, когда и где ему придётся поесть в следующий раз?
Динка была менее уверена в себе здесь. Она убегала и возвращалась, бегала большими кругами, которые казались ему случайными и сомнительными. Останавливалась на мгновение, растерянно обнюхивала все четыре стороны света и не могла решить, куда идти. Один раз радостно бросилась в сторону песчаного холма, покрытого кустами и всяким хламом, но, достигнув вершины холма, удивлённо остановилась, посмотрела направо, налево и медленно вернулась к Асафу, виляя опущенным хвостом.
В одном месте тропинку преграждала груда камней. Асаф спрятал велосипед за кустом, прикрыв его большим картонным ящиком, который нашёл тут же. Он взобрался на груду камней, пересёк лужок, густо заросший такими высокими кустами фенхеля, что Асаф и сам почти исчез в них, а Динка была только бегущей линией, разделяющей кусты. Потом лужок закончился, и он оказался перед развалинами домов.
Они были выстроены из больших тяжёлых камней, и из их стен обильно росли дикие кусты. Асаф шёл в тишине. Было слышно только щебетанье птиц. Из-под ног выпрыгивали кузнечики. Он поднимался и спускался по маленьким затейливым лестничным пролётам, связывающим дома между собой, и заглядывал внутрь домов. Это была, скорее всего, заброшенная арабская деревня, жители которой убежали во время войны за независимость (по словам Носорога), или были жестоко изгнаны (Рели). Комнаты в домах были пустыми, прохладными и затенёнными, и в них – горы мусора и кала. В потолке каждой комнаты было пробито отверстие, и ещё одно большое отверстие – в полу. Асаф заглянул и увидел внизу ещё одну комнату, может быть, резервуар для воды.
Он шёл по деревне призраков, будто на цыпочках, с лёгким почтением. Когда-то здесь были люди, думал он. Здесь, по этой тропинке, они ходили и разговаривали, их дети бегали и играли, и они не представляли себе, что мир так обрушится на них. Асаф всегда избегал углубляться в такие мысли, может быть, потому что всегда, когда дело касалось политики, в его голове начинался концерт бесконечных споров между Носорогом и Рели; и здесь они тоже моментально появились, энергично споря. Рели цедила сквозь зубы, что каждая такая заброшенная деревня – это открытая рана в сердце израильского общества, а Носорог терпеливо отвечал ей, что, если бы было наоборот, то так выглядел бы её дом, так что лучше? И, словно выражая обычный банальный вывод его мамы в завершение спора, над головой Асафа пролетел пёстрый и очень жирный голубь. Он опустился на перила балкона, висящего в воздухе в верхней части одинокой стены, за которой не было дома, и, когда его ноги коснулись перил, Асаф напрягся: казалось, что под его весом балкон должен рухнуть вместе со всей стеной.
"Фотоаппарат, - конечно, подумал он, - как я не подумал взять его сегодня с собой!"
Рядом с одной из развалин он увидел пару кроссовок, подвешенных за шнурки на каменный выступ. Поднялся по лестнице, заглянул внутрь и увидел двух спящих ребят.
Он тут же вышел. Постоял снаружи, поражённый: что они здесь делают? Как можно жить в такой грязи?
Он спустился на две ступеньки и поднялся на одну. Ему было немного страшно и неудобно подсматривать за их жизнью. Он снова остановился в дверях и увидел: двое очень худых ребят. Один закутан в грязное одеяло с белыми пятнами извести, другой почти голый. Спят на жёлтых поролоновых матрацах, обгорелых и покрытых сажей по краям. Валялись пустые бутылки из-под водки "Стопка", и везде были мухи. Десятки. Воздух был наполнен жужжанием. Посреди комнаты, поверх большого отверстия, кто-то положил перевёрнутую железную кровать, очевидно, чтобы не упасть в яму с водой внизу.
Ребята спали с двух сторон от отверстия, прижавшись к стенкам, на первый взгляд они показались ему моложе него как минимум на три года. Он подумал: не может быть, чтобы дети так жили.
Он опять собрался уходить. Не мог этого выдержать. И, кроме того – чем он может им помочь? Повернувшись, он наступил на лежащую там жестяную миску и перевернул её. Перепрыгнул через миску и уронил железную вешалку с окна. Эта цепь мелких оплошностей подняла большой шум. Мальчик, который спал ближе к двери, медленно открыл глаза. Он увидел Асафа и снова зажмурился. Потом с большим усилием опять открыл глаза, сунул руку под матрац и вынул нож.