Кто убийца?
Шрифт:
Ни слова не говоря в ответ на это, я молча протянул ему посмертную записку Джен. Никогда не забуду выражения его лица, когда он ее прочитал.
– Боже мой, — воскликнул он, — это что такое?
– Признание умирающей, написанное собственноручно Джен: я нашел его полчаса тому назад на ее постели.
Грайс быстро пробежал строки глазами, и на лице его отразилось еще большее удивление. Он со всех сторон рассматривал бумагу и, казалось, не мог от нее оторваться.
– Вот это уже серьезная улика, — воскликнул я не без некоторого торжества, — это меняет
– Вы думаете? — спросил он резко. — Вы говорите, что нашли это на ее постели. Расскажите подробнее, как это произошло.
– Эта бумага лежала под покойницей, — сказал я. — Я заметил, что уголок высовывается из-под плеча, и достал ее, вот и все.
– Эта записка была сложена и лежала в конверте, когда вы ее обнаружили?
– Да, сложена и вложена вот в этот конверт, — подтвердил я, подавая ему конверт.
Сыщик внимательно осмотрел его и продолжал меня расспрашивать:
– Конверт и бумага очень помяты. Были ли они в таком виде, когда вы их нашли?
– Да, и не только смяты, но даже скомканы, как вы их видите сейчас.
– Скомканы? Вы в этом уверены? Так что же, девушка, когда еще была жива, вероятно, валялась на них?
– Пожалуй.
– Вы не ошиблись? Не возникло ли у вас впечатление, будто бумагу подсунули после ее смерти?
– Нет, наоборот, мне показалось, что письмо было в ее руке перед смертью и только потом бумага выпала из руки и очутилась под нею.
Лицо Грайса омрачилось, будто мой ответ несколько разочаровал его. Он положил письмо на стол и задумался, затем снова взял его в руки, внимательно осмотрел бумагу, на которой оно было написано, быстро взглянул в мою сторону и исчез вместе с ним за портьерой, прикрывавшей окно. Его поведение было настолько странно, что я невольно встал, чтобы последовать за ним, но сыщик махнул мне рукой и сказал:
– Займитесь лучше оловянным ящичком, о котором вы так много говорили, и посмотрите, действительно ли он содержит те документы, о которых упоминала вдова, а я хочу побыть немного один.
Я с трудом скрыл свое удивление, но все же исполнил его просьбу и сел за стол, чтобы посмотреть на содержимое ящичка. Но не успел я открыть крышку, как Грайс снова подошел ко мне, бросил письмо на стол и решительным тоном сказал:
– Разве я не говорил, что это самая запутанная история, с какой я когда-либо сталкивался в жизни, мистер Рэймонд? — Впервые глаза его встретились с моими, до такой степени он был взволнован. — Приготовьтесь разочароваться: это письмо написано не Джен.
– Как? Это подлог?
– Да! Бедняжка и не думала писать этого письма.
– Но откуда вы знаете? — спросил я, вскочив с места.
– Посмотрите сами на письмо, исследуйте его внимательно. Теперь скажите, что вы в нем находите особенного, что бросается в глаза?
– Прежде всего то, что буквы как будто вырисованы очень тщательно, так, как всегда делают малограмотные люди.
– А что еще?
– Что буквы написаны на оборотной стороне обыкновенного листа бумаги.
– Обыкновенного листа?
– Да.
– То есть такого листа, который обыкновенно
– Строчки начинаются от самого верхнего края — очевидно, часть листа была отрезана.
– Проще сказать, этот фрагмент вырезан из большого листа, не так ли?
– Да.
– И это все, что вы заметили?
– Не знаю, что можно еще обнаружить.
– Но разве вы не понимаете, что именно отрезано от этого листа?
– По всей вероятности, фабричное клеймо в углу, но я не понимаю, почему это так важно?
– Неужели? Неужели вы не понимаете, что благодаря этому мы лишены возможности узнать, откуда взялась эта бумага?
– Да, но я не вижу…
– В таком случае вы больший дилетант, чем я думал. Джен не могла быть заинтересована в том, чтобы скрыть фабричное клеймо, значит, отрезал верхнюю часть листа кто-то другой, а не она.
– Это вполне возможно, но…
– Ну, теперь прочитайте еще раз это признание и скажите, что вы о нем думаете?
Я исполнил его приказание и произнес:
– Девушка, терзаемая страхом, решилась на самоубийство, и Генри Клеверинг…
– Генри Клеверинг?
Вопрос этот был задан таким многозначительным тоном, что я с удивлением взглянул на Грайса.
– Да, — ответил я.
– Простите, я не знал, что здесь упоминается имя Клеверинга.
– Имя его здесь не названо, но описание убийцы…
– Неужели вы думаете, что такая девушка, как Джен, удовольствовалась бы тем, что описала бы наружность и не назвала имени, хотя оно было ей известно?
С этим пришлось, конечно, согласиться.
– Вы верите рассказу миссис Бельден? — спросил меня сыщик.
– Да…
– И вы верите, что рассказ ее относительно трагических событий последних дней совершенно правдив?
– Да.
– В таком случае вы должны согласиться с тем, что Джен, передававшая письма влюбленных, должна была знать имя Клеверинга.
– Без сомнения.
– Тогда почему она не назвала его в этом признании? Если она действительно хотела спасти Элеонору, как здесь пишет, ей проще всего было назвать имя убийцы. Это описание наружности человека без упоминания его имени показывает, что письмо написано не этой простой необразованной девушкой, но другой особой, старавшейся подладиться под нее, однако очень неудачно. Но это еще не все. Ведь Джен уверяла миссис Бельден, что прислала ее сюда Мэри Левенворт, а в письме говорится о том, что она явилась сюда по приказанию человека с темной бородой.
– Но разве не могли они оба прислать ее сюда?
– Конечно. Тем не менее всегда подозрительно, когда устные и письменные показания одной и той же особы между собой различаются. Но для чего мы, собственно говоря, теряем время на пустые догадки, когда одно слово из уст миссис Бельден может разрешить все наши сомнения?
– Одно слово? — переспросил я. — Но я услышал от нее сегодня тысячу слов и все же не узнал ничего нового.
– Это вы говорили с ней, — заметил Грайс с иронией, — а не я. Будьте добры позвать ее сюда.